Ночь святого Вацлава
Шрифт:
– Сигаретку?
– Нет, спасибо.
– Тогда и я не буду курить.
– Разве вы не для этого сели?
– Не только для этого.
Голова у меня вдруг пошла кругом, и я ее поцеловал Она сразу же отозвалась, руки ее взвились, как змеи., но нет, не для того, чтобы меня оттолкнуть, как я сперва подумал! Я вдруг почувствовал, что задыхаюсь в ее безумных объятиях. У нее не было ни помады, ни духов, только собственный удивительный аромат – аромат загорелой кожи, свежести» каких-то специй – очень будоражащий
– Милачек… – прошептала она через минуту или две, когда мне удалось наконец отдышаться.
Какое забытое слово – милачек!Неожиданно всплывшее из глубины лет… Я повернулся к ней в темноте… и вдруг все разлетелось вдребезги. Одна-единственная вспышка пропорола темноту, потом громыхнуло, и на нас рухнуло небо. Вниз лавиной хлынула вода.
Разразилась предсказанная Джозефом гроза…
Все произошло так быстро, что мы промокли до нитки, еще не успев вскочить со скамейки. Девушка прильнула ко мне, бормоча что-то невнятное. Я громко чертыхнулся.
– Скорей! Бежим в телефонную будку! – крикнул я и потащил ее за собой. Мы спрятались там, прижавшись друг к другу, мокрые, дрожащие. Ночь вдруг загудела, как бурный поток.
– Может, это скоро кончится… – жалко пролепетал я.
– Вряд ли, – покачала она головой. – У нас иногда бывают такие грозы. Это продлится час, а может, и два.
Некоторое время мы стояли молча, и от нашей одеж
– Что будем делать? – спросил я.
– Не знаю.
– Может, через пару минут немного стихнет?
– Может быть. Надо бы попробовать добежать до моего дома.
– Сейчас должен вернуться твой отец?
– Нет, не сейчас. Не раньше двенадцати или часа.
– Тогда побежали.
Мы стояли и выжидали в этом бурном, прошитом молниями мраке.
– Кажется, немного утихло, – сказала она через пару минут. – Бежим. Только давай быстрее, а то снова припустит.
Мы выскочили из будки и ощутили пронизывающий холод. Дождь лил вовсю, но это уже не был такой потоп, как раньше. Дорога струилась у нас под ногами, и вода была в дюйм глубиной. А то и в два.
Взявшись за руки и вздымая тучи брызг, мы минут пять бежали по лужам, пока не свернули на боковую дорожку.
– Вон тот белый домик, смотри, он уже виден! – крикнула она, когда над нами снова засверкали молнии. Действительно, в стороне стоял маленький коттедж, и рядом с ним – еще несколько точно таких же.
Мы подошли к калитке, и в это время дождь полил с новой силой. Порывшись, она достала ключ, отперла дверь, и мы вошли в дом.
Она включила свет, глянула на меня и с хохотом привалилась к стене.
– Видел бы
Я чихнул, не понимая, что ее так развеселило.
– Ой, прости! Входи. Снимай скорее пиджак. А то заболеешь.
Я подумал, что это уже случилось. Бешеная скачка по лужам, эти олимпийские гонки после духоты телефонной будки наверняка не прошли даром.
– Давай его сюда. Я включу обогреватель. Вот так. Пусть немножко подсохнет.
Брюки тоже были мокрые – хоть выжимай. Но уж с этим ничего нельзя было поделать. И пока я стоял, мокрый и нелепый, она принесла полотенца, и мы вытерли волосы.
– Ну, кто это у нас загрустил? – сказал она. – Пойди сюда. Улыбнись, купчик ты эдакий!
Ей наша пробежка явно пошла на пользу. Она стала такой милой, веселой, глазки у нее засияли.
– Сейчас приготовлю тебе кофе, а потом переоденусь. Может, мне удастся найти для тебя какую-нибудь папину одежку, пока твоя не просохнет.
Она исчезла в соседней комнате, а я кисло огляделся вокруг. В доме, судя по всему, было три комнаты, одна из которых – столовая и одновременно кухня. В гостиной стоял рояль. Был здесь еще и диван, служивший, видимо, постелью.
На стене висели большие круглые часы, которые показывали без четверти двенадцать. Скоро придет ее отец… Да, хорошенькая вышла ночка!
Она вернулась через минуту с распущенными волосами, в халате, изучая костюм, который несла на вытянутой руке. Он был из коричневого твида и явно предназначался для какого-то циркового номера.
– Мой отец крупнее тебя… (утверждение явно лишнее). – Но все же примерь.
Я напялил на себя пиджак и вызвал у нее приступ бурного веселья.
– Какая жалость! – охнула она. – Ладно, неважно. Попробуй-ка надеть весь костюм.
– А что скажет твой отец?
– Ему без разницы. И потом это ненадолго, пока твои вещи не просохнут. Иди в ту комнату. Ох, куличик ты этакий, тебе явно надо подрасти!
Меня уже начали утомлять и эти речи, и эта веселая великанша. Тем не менее другого выхода у меня не было. Я пошел в соседнюю комнату, влез там в гигантские брюки и почапал в них обратно, заранее содрогаясь в ожидании ее звонкого смеха.
Но этого не случилось. Она сидела на полу возле электрического камина, и, когда я вошел, лишь слабо мне улыбнулась.
– Итак, это наша последняя встреча, Николас.
– Совсем не факт! – сказал я почти сердечно и снова чихнул.
– Тебе бы надо выпить чего-нибудь покрепче. Ты простудился. А кофе еще не сварился.
Она встала, достала из буфета бутылку сливянки и налила мне рюмку. Это было адское зелье, сшибавшее с ног и одновременно приводившее в чувство. Теперь я оглядел комнату уже не столь придирчиво. Она была довольно просторная, со вкусом обставленная. На маленьком столике стояла балалайка.