Ночь святого Вацлава
Шрифт:
– Алло, – сказала она, и я ответил:
– А ну, догадайся, кто с тобой говорит!
На мгновение трубка затихла, и я представил себе ее кривую ухмылочку.
– Николас?
– А кто же еще? – сказал я и заулыбался своему отражению в зеркале.
Тут она взяла и повесила трубку.
Просто невероятно! Я грохнул кулаком по аппарату. Но монеты кончились. Тогда я выскочил из будки и, что-то бормоча, как ненормальный, стал приставать к прохожим, чтобы разменяли мне деньги, и наконец снова ей позвонил.
Я вышел из будки и стоял, чертыхаясь себе под нос и размышляя, что бы все это значило. Хотя на самом деле все прекрасно понимал – понял в ту самую минуту, когда весь этот вояж в Прагу, четыре золотых денечка, канули в вечность, и я снова оказался перед той же нескончаемой историей с Маурой.
Мы с ней расстались довольно странно. Одно это могло ее разозлить. И я не черкнул ей ни строчки, не послал ни единой открытки. А потом она, наверно, заметила, что моя машина снова стоит перед домом – может, она даже регулярно там прогуливалась и проследила, когда я вернулся.
«О господи!» – вдруг подумал я, снова ощущая знакомое волнение перед встречей с ней, и занял свой пост у ее дома.
Я прождал часа полтора, пока не сообразил, что она, видимо, пошла куда-то сразу после работы. Наверно, решила, что стоит как следует меня помучить.
На другой день, в пятницу, я позвонил ей сутра, но какая-то девица со смешками и вздохами сообщила, что ее нет. Тогда перед ленчем я пошел к ее офису.
Она вышла оттуда минута в минуту, очень торопливо, и с ней была какая-то подруга. Я сказал:
– Привет, Маура!
А она отвечает:
– Прости, Николас, мне некогда. Мы бежим за покупками.
И обе вскочили в 25-й автобус.
Чертыхнувшись, я проводил автобус глазами и уныло сказал себе:
– Подумаешь! И эта слиняла… Так тебе и надо! И в двадцать минут шестого снова ждал у конторы.
Я прятался в подъезде на противоположной стороне, – хотел посмотреть, с кем она выйдет. Сказав себе, что если она снова выскочит с какой-нибудь девицей, я тут же пошлю ее к черту.
Но без двадцати шесть она вышла одна, уже не улыбаясь и не спеша. Быстро оглядевшись по сторонам и не заметив меня, она медленно побрела к остановке, и вид у нее был как у маленькой девочки – несчастный и потерянный. Тут мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди, я перешел через дорогу и пошел с ней в ногу. Она увидела меня и вздрогнула, но ничего не сказала.
– Привет, Маура! – сказал я.
– Привет.
Мы медленно молча шли к остановке.
– Выпьем по чашечке чая?
– Нет, спасибо, мне нужно домой.
– Ты абсолютно права, что злишься на меня, Маура, но ты не знаешь, в чем дело.
– Не знаю и знать не хочу.
– Господи, Маура, – я остановился, и вид у меня был совершенно убитый – я репетировал эту сцену целый день, –
Ну, тут уж она не могла устоять и с ледяным видом прошествовала за мной в кафе. Я отыскал свободный столик, мы сели, и я рассказал ей все, что ей хотелось услышать. Что поездка в Прагу удалась просто блестяще. Что я, может быть, уйду от Хрюна и войду в дело к одному крупному магнату. Это так секретно, что я поклялся хранить молчание и не смел ей звонить, но потом мне стало невтерпеж, и я решился вырваться к ней хоть на минутку.
Она слушала молча, опустив глаза в свою чашку, совершенно завороженная и гордая, как маленькая девочка, а когда я кончил, воскликнула:
– Николас, это правда, что тебе хотелось мне все рассказать?
– Ну конечно же правда, Маура!
– И тебе все еще нельзя об этом говорить?
– Мне даже и этого говорить не следовало.
Она задумчиво отхлебнула из чашки.
– Значит, теперь все будет хорошо, да?
– Я надеюсь, Маура. Сейчас мне нужно ждать, пока один человек не вернется… не вернется кое-откуда.
Маура подняла глаза и сказала:
– Ладно. – И сверкнула кривой улыбочкой. – Николас, никогда больше так не делай! Ты бы хоть дал мне знать… Я вся извелась. Больше мне такого не вынести!
Она тесно прижала под столом свою ногу к моей, и я внутренне застонал от этой дурацкой мелодрамы, вообще от всего – с начала и до конца. Я поражался, как девчонка, обладающая такими шикарными данными, такими чудесными разными разностями, может быть одновременно такой занудой.
4
Поздно вечером мы поужинали в Сохо и распили бутылку вина; а потом долго лизались на скамейке под деревом – очень, так сказать, романтично.
Все эти неожиданные радости скоро привели к тому, что отношения наши стали расцветать самым пышным цветом: сначала в субботу, в Эппингском лесу, потом в воскресенье в моей комнате (пока миссис Нолан посещала «Мушкетеров»), и все это в таком лихом темпе, что я чувствовал: Павелка не Павелка, а скоро придется что-то решать по-серьезному.
В понедельник я пригласил ее на ленч и решил, что когда вернусь домой, обязательно звякну Канлифу и начну действовать. Но действовать мне не пришлось. Дома на плюшевой скатерти лежала записка, начириканная химическим карандашом миссис Нолан:
«Мистер Вистлер, – значилось в ней, – позвоните, пожалуйста, по телефону: Виктория 63781». И внизу приписка, видимо, более поздняя: «Позвоните, пожалуйста, Вашей маме».
Перепрыгивая через три ступеньки, я скатился вниз по лестнице и стрелой помчался по улице. Сперва я позвонил Канлифу, и мне ответила Булка. Я отвесил ей в зеркало быстрый поклон и попросил передать трубку боссу.