Ночь умирает с рассветом

Степанов Михаил

Спиридон поднял нож, положил вместе с берданкой на свой топчан, мигнул Василию. Тот не понял, вопросительно взглянул на свояка.

— Чего уставился? — рассердился Спиридон. — Налей парню чая. Вишь, замерз, — и, уже обращаясь к вошедшему, спросил: — Жрать хочешь?

Парень оказался не робкого десятка или впрямь натерпелся в тайге, что теперь одурел от тепла, от горячего чая, сытной еды. Спиридон непонятно ухмылялся, сам подливал ему чай в кружку из котелка, который опять бурлил на железной печке.

Насытившись, парень рукой обтер губы, поглядел на Спиридона и Василия, простовато спросил:

— А вы кто такие будете?

Спиридон

все с той же ухмылкой ответил:

— Эва, какой прыткий. Не мы к тебе в гости пожаловали, не нам первым и сказывать. Сам-то откуда будешь?

— Я не таюсь. Зверовщик, Генка Васин. Соболятник. Может слыхали — мы, Васины, все соболятники.

— Как сказал фамилия у тебя? — переспросил Спиридон.

— Васин.

Василий перекрестился.

— Ты чего, дядька? — удивился Генка.

— Так... Вспомнилось одно дело... — Василий вздохнул. — Под Кяхтой партизанский отряд Васина постреливал.

— Так это ж моего батьки отряд! — радостно воскликнул Генка. — Мы все в одном отряде были. Вы знаете батьку, да? Он дома сейчас, мы в Красную Армию переходим, весь отряд. Домой на побывку пришли.

— Не знаем мы твоего батьку, — ответил Спиридон. — Не встречались. Не довелось.

Генка хотел что-то сказать, но вдруг забеспокоился, стал поглядывать на дверь.

— Ты чего? — насупился Спиридон.

— Собака у меня голодная. Слышишь, царапается?

И верно, в дверь царапалась собака, жалобно взвизгивала.

Спиридон прошел в угол, выдрал у лежавшей там туши гурана внутренности, бросил к порогу.

— Накорми собаку.

Пока Генка разговаривал за дверью с собакой, Спиридон коротко бросил Василию:

— Себя не выказывай. Парень-то красный.

В ту пору, в 1920 году, по всей земле люди уже бесповоротно делились на красных и белых. Даже в деревнях, где сосед знает соседа, как свои пять пальцев, боялись люди друг друга. А в тайге разберись, кто тебе встретился: на лбу не написано, а знать надо. А еще Спиридону с Василием дозарезу надо было узнать, что делается на свете, в какую сторону дует ветер, на чьей стороне сила, к чьим ногам склонить им свои забубенные головы: ведь без малого два месяца живого человека не видели. Генку Васина будто сам бог послал.

Генка вернулся в землянку повеселевший, снял шапку, выгреб из-за воротника рубахи — полушубка он не надевал — пригоршню подтаявшего снега, мотнул головой:

— Метет...

— Ну проходи к столу, — позвал Спиридон. — Ты из какой деревни?

— Густые Сосны наша деревня. Верст не знаю сколько отсюда. Но, однако, не меньше шестидесяти. Я заплутался в тайге. Соболь увел... Надо выбираться побыстрее, батька ждет. Наши зверовщики так далеко не ходят. Приискатели, слышал, раньше забирались, а теперь и они бросили...

— Чего же? — поинтересовался Василий. — Может, еще чайку выпьешь?

— Побалуюсь, — Генка, совсем освоясь, протянул пустую кружку. — А потому не ходят, что место здесь проклятое.

Василий испуганно перекрестился.

— Ты чего брешешь, паря?

— А и не брешу. У нас про то все знают. — Он понизил голос, глаза стали круглыми: — Где-то здесь, говорят, находится Никишкина падь...

— Ишь ты, — насторожился Спиридон. — Никишкина... Пошто такое название?

— Во, это самое проклятущее место и есть, — оживился Генка. — Где-то в здешних краях оно, а где — никто не знает.

— Расскажи толком.

—

Не след бы ночным-то делом.

— А ты не пужай. Не напущай туману.

— Ну, как знаете, — сдался Генка. — В общем, деревня наша стоит на берегу озера. Народ всякий, хлеборобы, а кто и рыбачит, кто охотничает, есть и такие, что в копачах ходят, в приискателях. Золото ищут, которого не потеряли. Один — Никишка вовсе заядлый был. Хилый, старикашка, поглядеть не на что. А фартовый... Хоть и старый, и золота дивно добывал, а все — Никишка. Уважения к нему у народа не было. Почему так, не знаю. Вот, значит, вылез один раз Никишка из тайги, золотишко у него в кармане играет. Он, известно, к шинкарке. А у шинка на приступочке сидит какой-то бродяга. Насупился, глаза под бровями прячет! Увидел нашего Никишку и говорит: «Купи мне водки, старатель». А Никишке — что! «Пойдем, говорит, куплю. Мы народ щедрый». Выпили они, значит. Бродяга и говорит: «Ты для меня денег не жалей. Они откупятся». Две недели, а то и больше пили. Деньги все кончили. Тогда бродяга и говорит Никишке: «Пойдем, покажу я тебе то место».

Никишка после рассказывал: взяли они харчей на десять дней и пошли. Все лесом, тайгой. На пятые сутки пришли, будто, на один ключик в пади между горами. Никишка глядит — вода в ключе кипом кипит, пар над водой, как густой туман.

Спиридон, не сводивший с Генки внимательных глаз, вдруг подался ближе, несмело перебил его вопросом:

— Горячий ключ, что ли?

— Ага... Бродяга положил свой мешок на камень и говорит: «Я буду носить песок, а ты промывай». Принес котелок, спрашивает: «Попало?» А Никишка глазам не верит: из котелка песку выходит полкотелка золота. Богатство! Промыли породы котелков десять, бродяга сказал — хватит. Потом усмехнулся эдак и говорит: «Ты, Никишка, зря по пути метки делал. Сейчас все равно дорогу забудешь. Посмотри мне в глаза...» Глянул Никишка в глаза бродяге, а они у него зеленые, искры в них вспыхивают. И сразу забыл дорогу в то место. Обратно пошли другими тропами. Вернувшись с золотом, гуляли вместе. Потом бродяга начал болеть, все лежал в избе, а когда Никишка хватился дружка, его и след простыл. Никишка с горя и все свое богачество спустил.

— Он бы, дурень, сходил один на то место, — заинтересованно проговорил Спиридон.

— Ходил! — Генка махнул рукой. — Сманил двух мужиков и пошли. Двадцать восемь дней плутали вместе, потом потеряли друг друга в тайге. Нечистый их, видать, развел в разные стороны. Едва живехоньки выбрались... — Генка помолчал. — А ведь есть то место... Все знают, есть Никишкина падь. Золото у Никишки все видели.

Он зевнул, потянулся:

— Ну, давайте, мужики, ночь делить — кому больше достанется. Утром в дорогу, надо до дому добираться. А там и в поход. В Красной Армии я пулеметчиком определюсь.

— Постой, — резко сказал Спиридон. — А скажи-ка, какая сейчас власть в вашей деревне?

— Да ты никак, дядька, с луны свалился? У нас в деревне советская власть. И почитай на всем почти белом свете теперь крепко стоит народная власть.

Генка бросил у печки свой полушубок и, укладываясь спать, вдруг пристально оглядел Спиридона и Василия, спросил:

— А вы что за люди такие? Не пойму что-то... На охотников не похожи. Винтовки солдатские, кортик вон на стене болтается...

— Спи, дитятко, — нехорошим голосом проговорил Спиридон. — Много станешь знать, скоро состаришься.