Ночь в «Восточном экспрессе»

Генри Вероника

Адель удивилась порядку в квартире. Она ожидала хаоса и пышности, но помещение оказалось в высшей степени аскетическим. Подъемные окна в гостиной были занавешены длинными бархатными шторами. Из мебели — только диван, занимавший целиком одну стену, очень низкий стол, на котором лежали книги по искусству и каталоги аукционов, и рабочий стол Джека. Все было очень аккуратным и упорядоченным, все имело свое место.

— Это просто жилье, где я могу приклонить голову, — пояснил Джек, — и вести переписку. Я никогда не привожу сюда клиентов.

«А как насчет

женщин?» — подумала Адель, и он понял, о чем именно она думает, потому что засмеялся. Алкоголь выветривался, и Адель занервничала, не зная толком, как себя вести. Бога ради, что она здесь делает? Для такого мужчины, как Джек, ее появление в этой квартире означает только одно, а она была далека от того, чтобы уступить.

— Прости, — сказала Адель. — Мне нужно идти…

— Чепуха, — ответил Джек. — Последний поезд давно ушел, и слишком поздно начинать стучаться в чужие двери — люди только заподозрят худшее.

— Я могу найти гостиницу.

Она все же находилась в Вест-Энде и была уверена, что сумеет сочинить историю, которая вызовет скорее сочувствие, нежели подозрение, пока человек не почувствует, что от нее пахнет перегаром. У Адели был вид приличной женщины.

А потом Джек протянул руку и провел пальцами по ключице Адели.

— Я хочу тебя, — сказал он.

Адель откинула голову. Он нежно касался ее шеи, большим пальцем провел по тому месту, где бился ее пульс.

— Я не могу.

— Почему нет?

— Это нехорошо.

— Кто узнает?

«Все, — подумала она. — Все, кто был сегодня днем у Симоны». Адель видела понимающие взгляды, когда они уходили. Она вспомнила девушку-ирландку и ее предостережение: «Просто будь осторожна, дорогая, вот и все».

Джек шагнул ближе. Запах его одеколона окутал Адель.

— Никто не узнает. Разве что кто-то окажется в этой комнате, наблюдая за нами. Это просто предположение.

Он стал целовать ее в шею. Адель почувствовала, что вся переливается светом, словно кожа ее покрыта блестящей чешуей. К своему смятению, Адель издала звук, что-то среднее между вздохом и стоном.

— Именно этого ты хочешь, — прошептал он.

— Я знаю…

— Ты пожалеешь, если не согласишься. Ты всегда будешь гадать…

Адель знала, что он ею манипулирует. Знала: он понимает женщин настолько хорошо, что может играть на их слабых струнках, апеллировать к их сокровеннейшим желаниям. Адель знала, что уступка станет глупостью. Но никто никогда не вызывал у нее таких ощущений, как сейчас Джек.

А потом он отстранился. Отодвинулся от нее. Опустил руки.

— Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать против твоей воли.

Подошел к проигрывателю в углу комнаты. Выбрал долгоиграющую пластинку, вынул черный диск из конверта.

Адель охватило ужасное чувство. Чувство холода, оставленности.

Она пересекла комнату и забрала у Джека диск. Снова обняла Джека за шею и нагнула его голову к себе для поцелуя. И в этот момент Адель почувствовала, как рушатся ее брачные обеты. Все слова, которые она произнесла в тот день десять лет назад, стоя на коленях

перед алтарем в белом атласном платье, перестали что-либо значить. Она не думала ни об Уильяме, лежавшем в их постели в Шеллоуфорде, ни о сыновьях, сладко спавших в общей школьной спальне, ни о том, чем может обернуться для них ее измена.

Она думала только о себе.

Проснувшись на следующее утро, Адель дрожала, хотя в комнате было тепло и она была полностью укрыта розовым шелковым одеялом на гагачьем пуху. Адель подумала, что, наверное, это от шока — своим поступком она нанесла телу и разуму травму. Сочившийся сквозь шторы свет напомнил Адели, что наступил новый день, первый день ее жизни прелюбодейки. Ее затошнило от страха и чувства вины, и излишков выпитого: защитное действие алкоголя закончилось, оставив Адель уязвимой и беззащитной.

Она посмотрела на спящего рядом человека и спросила себя, как могла она так сознательно всем рисковать. Своим браком, порядочностью, рассудком. Помимо всего прочего, она ничего не знала об этом человеке, кроме того, что он пожелал ей рассказать. У нее вообще не было доказательств, что все его заявления — правда. Как знать, может быть, и квартира-то ему не принадлежала. Он мог быть сумасшедшим, убийцей. Может, он охотится на таких, как она, женщин, сбивая их с толку своим несомненным обаянием, а потом шантажирует? Адель представила, как взгляд, показавшийся ей столь чарующим, делается жестким, когда он требует у нее денег перед уходом, денег за свое молчание. Шантаж респектабельной докторши. Как легко…

Выбравшись из-под простыней, Адель бросилась в ванную комнату, заперлась и в страхе схватилась за голову, вцепившись в волосы и глядя в зеркало на идиотку, которой она оказалась. Слабую, пустую, тщеславную, поглощенную собой. Под глазами у Адели залегли темные круги. «Не слишком привлекательное предложение сделают тебе этим утром, миссис Расселл», — подумала она, и ее бросило в жар от нараставшей паники.

Как можно тише Адель умылась, почистила зубы, выдавив на палец зубную пасту. Воду в унитазе она спускать не стала. Не хотела разбудить Джека. Тихонько вернулась в спальню за своей одеждой. Джек крепко спал, пока она одевалась и искала туфли и сумочку. По сравнению с одетой с иголочки свежей женщиной, пришедшей вчера в «Савой» на ленч, Адель являла жалкое зрелище. Одежда измята, чулки в затяжках. У нее не нашлось духов — они лежали в повседневной сумочке. Она не предполагала, что они ей понадобятся.

Ей подумалось: не притворяется ли Джек спящим, чтобы избежать неловкого прощания? Да наплевать. Адель на цыпочках вышла из квартиры и спустилась по лестнице, держа туфли в руке. Открыла парадную дверь и ступила на улицу. Ее разом охватил холод, ущипнул за кожу. Когда ты устал, холод всегда ощущается острее. Кафе на первом этаже было закрыто, на окнах — ставни. Мимо продребезжала тележка, развозившая молоко, и Адель ощутила сильную жажду. Подумала: не остановить ли ее, но хотелось как можно скорее покинуть это место.