Ночь вампиров
Шрифт:
— Я не о том. Что это за место, кладбище, что ли?
— Кладбище, панове. По-польски цментаж.
— Какого черта вы нас сюда привезли? — раздраженно спросил Лубенец.
— А вы ждали, что мы поедем менять золото на деньги в Сейм? Очень удобное место. У нашей полиции нет никаких претензий к моральному облику тех, кто здесь поселился на веки вечные.
Снегур криво усмехнулся.
— Вы большой шутник, пан Ольшанский.
— Обсмеешься, — согласился его напарник и зябко передернул плечами. — Знал бы раньше, ни за что сюда не поперся бы. Не люблю, когда рядом покойники…
— А денежки? —
Тот ничего не ответил: поляк попал в точку. Денежки Лубенец любил. И хорошо знал, что сделать их чистыми руками возможности у него не было. Свои первичные капиталы Лубенец сколотил, работая на пункте сбора вторичного сырья. Проворачивал сделки с цветными металлами, торговал абонементами на дефицитные книги. Завел надежные связи в мире подпольных дельцов, и постепенно свинец и медь в виде утиля вытеснили золото в ломе и изделиях, подписные издания сменились иконами, а поле деятельности с задворков большого города вчерашний старьевщик перенес за рубежи государства. И вот сейчас эта операция сулила наивысшую прибыль, которую Лубенцу удавалось когда-либо извлечь с помощью изворотливого ума и ловкости. Запах огромных денег притупил его обостренное чувство осторожности.
Больше они на эту тему не говорили. Молча прошли по чистым, ухоженным дорожкам в глубину кладбища. Подошли к какому-то склепу — темному, мрачному сооружению с рельефными крестами на стенах. Неподалеку, у свежевырытой могилы, копошились двое рабочих в комбинезонах. На толстой веревке они опускали в могилу ящик, сколоченный из неструганных досок. Чуть в стороне стояли, наблюдая за происходившим, ксендз в сутане и лысый полицейский, который держал снятую фуражку в руке.
— Зачем они тут? — спросил Лубенец, имея в виду главным образом стража порядка. Встречи с такого рода людьми не доставляли ему удовольствия ни на родине, ни за рубежом.
Ольшанский небрежно махнул рукой.
— Обычное дело. Бездомных хоронят. В городе часто умирают бродяги. Их погребают за счет муниципалитета.
— А полицейский зачем?
— Подписывает акт. Чтобы все было по закону.
В склеп вели крутые щербатые ступени, сырые, поросшие мхом.
— Не люблю могил, — сказал Лубенец.
— А мне один хрен, — отозвался Снегур. — Деньги я готов взять у самого дьявола из зубов.
— Спускайтесь, — предложил Ольшанский и кивнул на вход в склеп. Потом достал из кармана ключ и отпер скрипучий замок. — Смелее, панове. И вот вам, держите…
Он передал Лубенцу чемоданчик.
— Здесь все, как договорились. Внизу пересчитайте деньги и приготовьте товар. Не беспокойтесь, я следом за вами.
Лубенец взял кейс и, не удержавшись от соблазна, приоткрыл его. Только взглянул на тугие пачки денег, плотно прижатые одна к другой, и тут же захлопнул крышку.
— Нет, пан Лубенец, — сказал Ольшанский, наблюдавший за ним. — Великим бизнесменом вы никогда не станете.
— Почему так?
— Любой янки, увидев такие деньги, не сдержал бы своей радости. А вы словно свою получку в сто сорок рублей огребли. Впрочем, если сделка вам не нравится, можете вернуть чемоданчик…
Он протянул руку.
— Э, нет! — Лубенец довольно осклабился и сразу сунул кейс под мышку. — Дело сделано, пан Ольшанский. Как говорят: карте — место!
До
Десять минут спустя из-за железной двери вышел мужчина в темном плаще и в черном берете. Ни говоря ни слова, протянул Ольшанскому — Щепаньскому, стоявшему на ступенях, оба кейса и черный пластиковый пакет. Тот взял все это и, проходя мимо рабочих, копошившихся возле могилы бездомных, что-то сказал им. Рабочие молча отставили заступы и двинулись к склепу. Священника и полицейского на кладбище уже не было — уехали…
Мистер Дэвис ждал Щепаньского у ворот. Поляк привычно кинул два пальца к шляпе — отдал честь. Потом протянул пластиковый черный пакет с красной надписью по-английски: «Сэйл 91. Лал Джи». Они вместе подошли к «вольво», забрались внутрь. Дэвис вынул из пакета документы — паспорта, водительские права, технический паспорт на автомобиль, стал разглядывать. Прочитал вслух первую фамилию, усмехнулся:
— Ион Снегур. Богатая фамилия. Как у молдавского президента.
— A-а, — небрежно бросил Щепаньский. — Не берите в голову, мистер Дэвис. Все эти Ионы, Мирчи, Михаи — от президента до пастуха — в равной мере конокрады и скрипачи.
— Вы не любите румын?
— Как можно?! — воскликнул Щепаньский с преувеличенным энтузиазмом. — Я люблю всех. Правда, еще Бисмарк говорил, что румын — это не национальность, а профессия…
Они довольные захохотали, а затем Дэвис протянул Щепаньскому толстую пачку долларов, перетянутую резинкой.
В полдень следующего дня синий «москвич» пересек в числе многих других машин государственную границу СССР через контрольно-пропускной пункт «Брест». Два его пассажира — Иван Федорович Лубенец и Ион Снегур — прошли таможенную процедуру без задержек, имея при себе минимальный личный багаж: небольшие атташе-кейсы, крайне недорогие подарки, упакованные в две картонные коробки, и два транзисторных приемника. Их безупречно оформленные документы не вызвали у пограничного контроля ни тени подозрения…
3
Шоссе Минск — Москва. Смоленская область
Дорога рассекала зелень полей и лесов, как сталь меча с прямолинейной безжалостностью рассекает живую плоть. Чаплински сидел, выпрямив спину и спокойно положив руки на колесо руля. Двигатель работал ровно, машина шла споро, приёмисто набирая скорость при любом нажиме на педаль акселератора. Тем не менее водитель ни разу не позволил стрелке спидометра перевалить за цифру восемьдесят. Чаплински работал, контакт с милицией в его планы не входил.
Еще издали Чаплински и сидевший с ним рядом Финкельштейн заметили белую «волгу», замершую на обочине. У ее багажника стоял складной стульчик с красной матерчатой спинкой. Подъехав вплотную, Чаплински затянул ручной тормоз, вынул из кармана пачку сигарет «Мальборо» и вышел из машины. Протянув сигареты стоявшему у «волги» мужчине в клетчатой рубахе, предложил:
— Закурите?
— Спасибо. Я курю «Кэмел», — сказал тот с улыбкой и вынул из нагрудного кармана пачку с изображением верблюда.