Ночь Веды
Шрифт:
– Где Алена?!
Помедлив, протянула она к нему руку:
– Идем. Сам увидишь. Держи мою руку, я укреплю тебя, не то сорвешься.
– "Куда идем?
– хотел спросить Иван, - Как это - сорвешься?" - Но рука поднялась помимо воли его, и пальцы Веды сомкнулись на ней крепко. Иван вздрогнул.
– Иванко, верь мне, не опасайся. Готов со мной идти?
И снова хотел спросить Иван: "Куда?" Но только вытолкнул хрипло:
– Готов...
– и будто ухнул в черный провал...
Не упал, только потерялся на миг. Но была при нем точка тверди, опоры
...Когда обрел он себя, увидел, что оказался посреди леса, в ненастной ночи. Ветер свистел меж голыми стволами, мотал тяжелые лапы елок, лепил на них мокрый снег. Но сам Иван ни холоду, ни ветру не чуял, и не то летел он над мотающимися голыми верхушками, не то висел... нет, и так неправильно сказать... Он присутствовал в промозглом весеннем лесу в эту злую ночь.
– Иван, меня ни про что не спрашивай. Сам все увидишь. Потом забудешь опять, помнить про это тебе нельзя. Но с души беспокойства уйдут, покой обретешь.
И тут захолонуло сердце у Ивана, как увидел он лесную дорогу, к которой теснились темные ели. И сквозь густую кашу из снега и ледяного дождя, мимо вековых мрачных великанов брела девчушка. Маленькие ноги еще толком не выучились по земле шагать, запинались за мозолья корней, наружу выпирающих, соскальзывали в узкую колею, недавно оставленную колесами в холодной перемешанной со снегом земле.
– Даренка!
– охнул Иван.
– Она. Но и не она.
Пригляделся Иван: большой, материнский плат с говоры сбился назад и видны темные хвостики косичек. Они выбились наружу и растрепались, потеряв пестрые ленточки. У Ивана даже навроде камня с души свалилось - его-то Даренка золотоголова, от ее кудряшек только что свет по горнице не идет.
Девочка не плакала, устала, видать, от долгого плача и теперь время от времени только вздрагивала всем маленьким тельцем от судорожных всхлипов. И тут у Ивана сердце обмерло: из-под елового шатра выступил на дорогу большой серый зверь, постоял и затрусил краем дороги за человеческим дитем.
– Спаси ее!
– лихорадочно проговорил Иван.
– Спаси!
– Иван, мы видим то, что уже свершилось. Ничего не поменяешь. Лучше гляди, гляди.
Волк изготовился к прыжку, и Иван крикнул в отчаянии:
– Да Веда же ты! Прогони его! Прочь!
Вдруг темно у Ивана в глазах стало, как будто бы кто покров темный на него накинул. Только услыхал взвизг и почуял, как шевельнулись волосы на голове. Но тут же разобрал, что это не человечий голос, так визжит, к примеру, собака, когда палкой побьют. И в глазах прояснело. Странный изумрудный свет разливался меж стволами, струился, перетекал волнами. Иван успел ухватить взглядом, как зверь с поджатым хвостом кинулся в чащобу от этого света. Иван глазами назад метнулся, отыскивая ребенка. И споткнулся о неподвижный комочек на черной земле.
Девочка лежала ничком, ткнувшись головой в землю.
– Она живая?..
– со страхом,
В беспокойстве Иван к Веде оборачивается:
– Алена где?
– вот только что склонялась Алена над дитем, поднимала с земли, а куда потом делась - не углядел.
– Разве не видишь? И ни в каком другом месте ее не ищи, теперь она здесь.
– И что же?.. Не придет Алена больше?..
– в голосе Ивана отчаяние.
Веда с улыбкой на девочку глядит:
– Она идет к тебе. Неужто впрямь не видишь?
Иван глядел вслед маленькой золотоголовой топотунье, которая шла по схваченной морозцем дороге сквозь ненастную ночь, как по летней полянке.
– Все видел Иван? Все понял?
– Все...
– Тогда, пусть идет.
Глава шестьдесят вторая,
обретение
И снова окружила их солнечная роща.
– Скажи... ту девочка ты спасти могла?.. Она ведь погибла в лесу, да?
– Верно.
– Как же ты... видела... смотрела... и не вмешалась.
– Иван-Иван... Я могла бы сказать, что погубила ее родительская беспечность, торопливость никчемная. Себя сгубили и дитя свое, когда ринулись через лес в ночь, в ненастье. Только вернее будет другое - на роду ей такая гибель написана была. Винишь... А ведь ей вторая жизнь подарена, на счастье.
– Нет, не виню... что ты!
– поспешил разуверить Иван.
– Только жалко дите... Каково ее было.
– Жалей, - вновь улыбнулась Веда.
– Пуще любить станешь.
И Иван улыбнулся тоже. Но сказал раздумчиво, с серьезностью:
– Пуще не бывает.
И вздохнул:
– Жалко... Не сказалась мне Алена...
– Когда ж было? И об чем говорить? Еще прощаться б вздумал. А к чему, когда она теперь при тебе всегда. Знаешь, где ее найдешь. Я попросить хочу тебя. Окрести Даренку. Может, она и крещена уже, да ты не знаешь. Я ж хочу ее крестной матерью быть. По долгу приглядывать за нею, хранить и помогать.
Иван поглядел в замешательстве.
– Опаску против меня имеешь?
– грустно дернула уголком губ Веда.
– Прав ты, знаю. Только не торопись остерегать ее от меня, я Даренке не наврежу. А злое подступит - укрою. Да ведь, и поздно Иван, хочешь ты или не хочешь допускать ее до меня - поздно уж. В тот миг, как обрела она новую жизнь, так и коснулось ее большее, чем обычному человеку доступно.
– Будь по-твоему. Позову тебя в крестные. Но кто ты, Веда-хозяйка?
– Дух бесплотный, я нигде и всюду. Часть меня в человеках, которые ведают. Часть - в других существах, об них знают люди по сказкам да преданиям. Часть - вовсе в других мирах...