Ночь Ягуара
Шрифт:
– Она хотела, чтобы я нашел тех, кто убил Йойо Кальдерона. Раз уж ты спросила.
– И ты этим займешься?
Паз драматично поднял руку.
– Мама, о чем ты говоришь? Я занимаюсь здесь рестораном, у меня нет никаких возможностей. Я больше не коп… это просто смешно. Не говоря уже о том, что я терпеть не мог этого малого.
– Он был твоим отцом. Ты перед ним в долгу.
– И это говоришь ты, после того, как он обошелся с нами?
– Не важно, кем он был или что он сделал. Он дал тебе жизнь. Он часть тебя. Ты должен сделать, что можешь. Не говоря уж о том, сынок, что этим рестораном занимаюсь я, а не ты.
– Спасибо, мама, я чуть было не забыл. И ты забыла сказать:
После этих слов мать впилась в него своим знаменитым взглядом, по силе воздействия сопоставимым с выстрелом из базуки. Обычно под этим взглядом лет тридцать его жизни куда-то пропадали, и он превращался в перепуганного, мямлящего мальчонку. Но не на сей раз. Сейчас Паз разозлился. Все подряд норовили манипулировать им, хотели принудить заниматься тем, чем он заниматься не хотел, и он считал, что это плохо кончится. Хуже того, ему хотят снова навязать работу детектива, а между тем у него вовсе нет уверенности в том, что он справится с ней без полицейской бляхи и пушки на поясе. При этом в глубине души он сознавал, что именно для этой работы и предназначен, и его призвание вовсе не жарить мясо на гриле, а значит, один раз он уже совершил ошибку, позволив уговорить себя вести жизнь, которая в определенном, глубинном смысле фальшива. Поэтому он встретил этот взгляд своим, полным гнева.
И вдруг с ужасом Паз увидел тяжелую, словно глицериновую слезу, которая медленно выкатилась из глаза матери и скатилась по коричневой щеке, а потом еще одна, а там и целая струйка.
Паз разинул рот, ибо никогда в жизни не видел, как плачет его мать: откройся у нее третий глаз, это удивило бы его меньше. Казалось, ее лицо утратило черты маски, вырезанной из красного дерева, внезапно став печальным и уязвимым. Паз ощутил ужас, словно земля перед ним вдруг пошла волнами.
– Что? Что с тобой? – беспомощно спросил он, и тут она, покачав головой из стороны в сторону, медленно и печально, надтреснутым от напряжения голосом сказала:
– Нет, я не могу сказать тебе, я не могу заставить тебя. Слишком поздно. Ты должен пойти один и сделать то, что ты должен сделать. – Она взяла свежее полотенце для рук из стопки на стойке, вытерла глаза, и, пока ее лицо скрывалось за этой завесой, на него вернулась привычная властная маска. – Дай мне знать. Мне потребуется время, чтобы найти кого-то вместо тебя на утреннюю смену.
С этими словами она повернулась и вышла из кухни, оставив Паза гадать, уж не привиделось ли ему все это.
Но полотенце для рук было там, на стойке, куда она бросила его. Он взял его и обнаружил, что оно еще было влажным от ее слез.
В этот момент появилась Амелия, в шортах и футболке, со своим платьем «хозяюшки» на вешалке.
Паз внимательно оглядел ее.
– Надеюсь, ты все та же, – сказал он.
– Что?
– Ничего, милая. Ты собралась пойти куда-то?
– Ага, но, папа, можно, мы остановимся на рынке и купим еще немножко «Фритос»?
– Еще «Фритос»? Я же на днях купил тебе упаковку из десяти пачек. Ты что, угощаешь всю школу?
Девочка сделала крохотный кружок носком кроссовки и заглянула ему в глаза.
– Не всю, но мисс Милликен говорит, что угощать друзей приятно.
– Ну ладно, – тут же согласился Паз, обрадовавшись постоянству дочери.
Раз так говорит мисс Милликен, так пусть кукурузные чипсы текут в школу нескончаемым потоком.
– А ты ешь только «Фритос»? – спрашивает девочка.
Они находятся высоко на дереве. В школе перемена. Сквозь шелест листвы слышны голоса играющих детей.
Мойе облизывает пальцы и насаживает маленький пакетик на веточку.
– Нет,
– Где, в ресторане?
– Нет. Ягуар посылает мне еду, – отвечает Мойе.
Он обнаруживает, что вспоминает испанский в этих коротких разговорах с девочкой, хотя он не верит, что язык может выразить что-то сложное. Его гораздо больше, чем он думал, беспокоит неспособность свободно общаться с другими. Отец Перрин был прав, он не может по-настоящему говорить на языке уай'ичуранан, и Ягуар послал это дитя, чтобы помочь ему. Допустить ошибку перед девочкой не стыдно, особенно перед девочкой, которая, скорее всего, проживет недолго. Еще одна причина, почему Ягуар послал ее.
Правда, пока это только предположение.
Мойе роется в своем плетеном мешке и достает глиняную фляжку.
– Ты хочешь превратиться в монстра прямо сейчас? – спрашивает девочка.
– Не сейчас, – говорит Мойе.
– А как это делается?
– Ты задаешь не слишком много вопросов?
– Нет. А как так получилось, что ты поселился на этом дереве?
Мойе разглядывает девочку в упор, но она выдерживает его взгляд, не моргнув. За ее левым плечом он видит ее смерть, хорошо отделенную, светящуюся, как маленькая звездочка. Мойе размышляет о слове «интересный», которое узнал от отца Тима, слове, которого нет у рунийя. Оно описывает голод, о существовании которого Мойе не знает, но который подобен действию писко на некоторых людей: раз отведав, уже трудно отказаться. Девочка интересна, и не только потому, что Ягуар послал ее ему.
– Ну, как это вышло? – снова спрашивает она.
– Я обязательно расскажу тебе, – говорит Мойе, – только с самого начала. Сначала были Небо и Земля. Они были отделены друг от друга, не знали друг друга и очень грустили от одиночества, ведь им не с кем было поговорить. И вот их печаль породила Дождь, который знал язык и того и другого. И они были счастливы некоторое время. Но потом Небо захотело вступить в брак с Дождем и получило согласие, но это вызвало ревность Земли, ибо Земля тоже хотела вступить в брак с Дождем. Земля и Небо не могли поделить Дождь и вступили между собой в бой: Небо послало молнию, чтобы поразить Землю, из Земли извергались огонь и дым, чтобы потрясти Небо. Чтобы положить этому конец, Дождь предложил попеременно жить и с тем и с другим – выпадать с Неба на Землю, а потом снова подниматься к Небу. И так у них продолжал ось снова и снова. От этого союза с Дождем родились дети – Солнце, Луна и Река, но больше ничего в мире не было. Однако, поскольку Дождю понравилось, что в мире появилось что-то новое, он предложил Небу и Земле сотворить еще что-нибудь, и они, любя Дождь, послушались. От Неба появились звезды и птицы. Земля сотворила растения и деревья, червей и насекомых и разных животных. Эти творения составляли гордость Земли, но когда ее горделивую похвальбу услышала Река, она предложила Земле соединиться с ней и породить нечто новое, еще невиданное. На слова Земли о том, что такой союз вызовет ревность Дождя, Река ответила, мол, это не важно. Улыбка Реки пленила Землю, и они сочетались браком, и со временем из чрева Реки появился Кайман.
– Это кто?
Мойе показывает скрюченные пальцы, скалится и извивается, пока девочка не понимает, что он имеет в виду крокодила, как из «Питера Пена».
– Рекой Кайману было заповедано есть только тех существ, которые заходят в воду, но он был непослушным ребенком, да и рыбы тогда никакой не было. Кайман вышел из воды и стал преследовать оленей и тапиров, он ел их и ел деревья и все растения, и жуков, и муравьев.
– Крокодилы не едят деревья.
– В то время все было по-другому. Ты хочешь послушать эту историю или нет?