Ночь

Мартинович Виктор Валерьевич

– Люди мрут от обычной ангины, антибиотиков не осталось, деньги на медицину у Бургомистра есть, но купить лекарства негде, шахтеры обшарили все близлежащие базы Белфармации. Бинты еще более-менее научились изготавливать без электричества, но как и из чего произвести инсулин?.. Но вот что интересно, – сказал он, подумав, – тяжелых болезней стало меньше, я уже не помню, когда в последний раз диагностировал опухоль.

– Нет худа без добра, – попробовал я вырулить на позитив.

– Правда в том, что до опухолей никто просто не

доживает, – развел он руками. – Надо иметь хорошее здоровье, чтобы умереть от опухоли в семьдесят. Сейчас все умирают в пятьдесят. – Доктор быстро зыркнул мне в лицо, чтобы оценить возраст и понять, напряжет ли меня такое наблюдение. – А если говорить про «нет худа без добра», то я за последние сутки принял десять родов. Я у этой твоей Алексиевич читал, что в войну люди люто любились. Так сейчас то же самое. Вокруг темнота и холод, а в каждой семье по пять детей. А чем кормить будут, подумали? Когда все военные консервы и стратегические запасы кончатся?

– В темноте человек более уязвим. Ночь всегда была временем обострения чувств. Вот и любятся люди.

– Нет, я думаю, что это биологическое. Опасность включает механизмы видового самосохранения. – Он снова задумался. – И вот еще одно наблюдение. Находишь, например, редкую упаковку анальгетиков. Срок годности – до две тысячи пятидесятого. И вот стоишь и думаешь: этот две тысячи пятидесятый уже наступил? Или нет? Как вы думаете, Библиотекарь? Какой сейчас год, если отбросить условности?

Я пожал плечами и мягко его поправил:

– Я Книжник, а не библиотекарь. Библиотекари – это те, кто позволил весь фонд детской библиотеки Грушевки пустить на растопку.

– У нас была библиотека?

– Да, – хмыкнул я. – И неплохая. Там книг было раз в десять больше, чем у меня. Но когда начался хаос, библиотекари попрятались по домам и книги не защитили, никто не мешал грабителям их по цене дров на базарной площади продавать. А моя частная коллекция осталась.

– Как люди могли придумать книги жечь! Их же сейчас даже не купишь!

– Это оно сейчас так. А было время, сразу после блэкаута, когда люди еще не вспомнили, какое это наслаждение – читать. Про ценность книг помнили единицы. А на одном томике, как писал один русский любитель гастрономии, можно даже стейк прожарить. Поэтому и обогревали жилища накопленной человечеством мудростью.

В комнате стало тихо. Слышно было только, как сопела Герда: Доктору она доверяла, поэтому спала в его присутствии.

– Так что вам посоветовать в этот раз? Может, Булгакова, «Записки юного врача»?

– Ни в каком случае! – Он округлил глаза. – Вы думаете, мне всего этого в операционной не хватает? Я бы попросил чего-нибудь легкого. Не про этот безумный мир. Где есть дружба, приключения, может, какая-то война, но так, чтобы без крови и бинтов.

– Понял! Погодите минуточку!

Я никогда не приглашаю свою клиентуру за запертую дверь, в свою спальню. Каким бы обеспеченным ни был человек, не надо его искушать зрелищем книг, выставленных от пола до потолка плотными рядами. Наиболее ценные для меня экземпляры – прижизненные издания классиков, книги

с автографами известных авторов – заставлены более дешевыми приключенческими романами в бумажных обложках. Больших предосторожностей не требуется, поскольку, по мнению среднестатистического грабителя, наиболее ценными являются именно приключенческие романы.

Но как же приятно отставить в сторону сборник «Продается планета» и достать серенькую бумажную папку с блеклой надписью Kochanek wielkiej nied'zwiedzicy и пометкой «1937, Таварыства выдаўнічае РОЙ». Или найти под затертым до дыр «Зовом Ктулху» – абсолютным хитом новых времен – скромненькую синенькую книжку 100 a~nos de soledad с оттиснутым золотом обозначением «1967» на корешке.

Подумав над просьбой Доктора, я вытащил с самого верха первую часть «Властелина колец». Твердая обложка, похожий на Гацака Гендальф на обложке. Все как Доктор описал: и дружба, и приключения, и война без бинтов. К тому же скоро можно будет ожидать его возвращения за второй и третьей частями. Доктор вручил мне один цинк за стандартные три дня пользования книгой и пошел отдыхать.

В коридоре уже топтался другой читатель, Шахтер. Герда сразу напряглась, как только он вошел: подняла голову и начала следить за его движениями. Шахтер прострелил мою комнату профессиональным взглядом человека, чей доход и жизнь зависят от постоянной оценки угроз и быстрого распознавания любых ценностей в темных и холодных помещениях. Пошарив взглядом по стенам, он сел на гостевой табурет таким образом, чтобы одновременно контролировать и окна, и Герду, и входную дверь. И только после этого поставил свою М-16: приклад на пол, ствол к стене.

Я не знаю, почему их назвали шахтерами [3] – тех, кто рыщет за границами городов в поиске вещей и веществ, которые человечество больше не производит, но в которых до сих пор остро нуждается. Есть шахтеры, ищущие артефакты на заказ, есть те, что просто шныряют по пустырям, собирая то, что кто-то потерял, забросил и что еще не успели растащить грабители. Что отличает шахтера от грабителя? То, что шахтеры никогда не нападают на живых. Всё окружающее воспринимается шахтерами как нетронутые недра, откуда нужно извлечь условную руду.

3

В нашей части света их звали садху.

– Здоров, Книжник! Мне бы книжку какую читнуть! – сказал визитер. – Такую, чтобы не сильно мозг грузила. И чтобы про ночь было. И про опасность. И чтобы кто-то ночью куда-нибудь шел. И кругом – мир враждебный. Хочу потренироваться. Предыдущая мне понравилась. – Он вернул «На Западном фронте без перемен». – Смешная. Но я сейчас хочу без ржаки. Чтобы про жизнь. Вот тебе за задержку. Был на миссии, в поле. Не смог раньше вернуть. – Он вынул из кармана жилета склеенные скотчем похожие на патроны десять батареек ААА.