Ночи Истории
Шрифт:
— Вы упомянули, будто обсуждали это дело с графом Марри. Неужели его точка зрения совпадает с вашей?
Босуэлл рассмеялся, представив себе, как крайне осторожный Марри вдруг невероятным образом решился бы на подобный отчаянный шаг.
— Милорд Марри за развод, — ответил вместо Босуэлла Лесингтон. — Он сказал, что вашему величеству можно вернуть свободу просто порвав папскую буллу с разрешением на брак. Граф Марри, конечно, никогда не пошел бы дальше этого. И все же, мадам, если бы мы остановились на ином способе, нет причин сомневаться в том, что
Мария, казалось, не слышала окончания его речи, напряженно задумавшись сразу после слов о разводе. Ее щеки чуть порозовели.
— Ах, я тоже об этом думала! — воскликнула она. — Видит Бог, для развода у меня достаточно оснований. Как, вы говорите, его можно получить? Порвать папскую буллу?
— И после этого объявить брак недействительным, — добавил Аргайл.
Королева смотрела мимо Босуэлла на огонь в камине.
— Да, — медленно промолвила она. Потом, стряхнув задумчивость, повторила: — Да, пожалуй, это выход. — Но тут же новая мысль отразилась на ее лице сомнением: — Однако как же мой сын?
— Вот-вот, — хмуро подтвердил Лесингтон и развел руками. — Нам кажется, в этом-то и заключается главное препятствие. Если брак объявить недействительным, это создаст угрозу праву наследования короны вашим сыном.
— То есть, он станет бастардом? — вскричала королева. — Отвечайте же!
— По меньшей мере, — подтвердил секретарь.
— Таким образом, — негромко вставил Босуэлл, — мы возвращаемся к методу Александра. Узел, который невозможно развязать, разрубают мечом.
Мария вздрогнула и плотнее закуталась в накидку. Лесингтон поклонился ей и заговорил с мягкой, успокаивающей интонацией:
— Мадам, позвольте нам самим решить эту проблему. Мы еще подумаем и найдем такой способ избавить ваше величество от этого молокососа, который не заденет ни вашу честь, ни права вашего сына. Да и граф Марри, видимо, нам поможет, если вы помилуете Мортона и прочих — они ведь пошли на убийство по наущению Дарнли.
Королева по очереди вопрошающе смотрела то на одного, то на другого, потом снова отвернулась к камину. Сухие поленья пылали, почти не потрескивая. Глядя на огонь, Мария чуть слышно сказала:
— Хорошо, попробуйте… Надеюсь, ваши действия не запятнают мою честь и не заставят меня терзаться угрызениями совести, — добавила она, но таким странным тоном, что казалось, ее следует понимать буквально — дескать, она надеется, а там уж как Господь распорядится.
Все три джентльмена переглянулись. Лесингтон потер ладонью подбородок и ответил:
— Положитесь на нас, мадам; мы справимся с этим делом, не вызвав неудовольствия вашего величества и неодобрения парламента.
Королева промолчала; милорды приняли ее молчание за согласие и с поклоном удалились. Разыскав Хантли и Джеймса Балфура, они впятером сошлись на том, что «набитого дурака, метящего в тираны», следует все же уничтожить физически. Но для этого необходимо, чтобы непримиримая королева помиловала Мортона и остальных заговорщиков.
Накануне Рождества помилование
В тот же день ее величество и Босуэлл уехали в замок лорда Драммонда, где провели остаток недели, а оттуда отправились в Таллибардин. Их вызывающе откровенная близость уже ни для кого не была тайной.
Тогда же Дарнли покинул замок Стирлинг, где, бойкотируемый дворянством и урезанный в необходимых расходах (дело дошло до того, что ему заменили серебряную посуду на оловянную), король влачил жалкое существование отверженного. В пути бедняга заболел и добрался до Глазго едва ли не при смерти. Поползли неизбежные слухи об отравлении, однако вскоре пришло известие о том, что лицо Дарнли покрылось язвами — видать, он подцепил заразу в результате распутной жизни, которую вел последние недели.
Решив, что он вот-вот испустит дух, Дарнли засыпал королеву слезливыми посланиями, которые та игнорировала, пока не услыхала, что ему стало лучше. Тогда Мария, наконец, приехала в Глазго навестить супруга. По-видимому, до этого она надеялась, что природа позаботится о Дарнли и надобность в решении проблемы отпадет сама собой. Однако теперь приходилось действовать. Прежде всего, необходимо было перевезти короля в удобное для осуществления ее замыслов место. Для этого требовалось изобразить примирение с мужем и даже более нежные чувства, дабы впоследствии снять с себя возможные обвинения.
Вообще говоря, достоверные сведения о преступных намерениях Марии Стюарт отсутствуют, однако здесь можно с достаточной справедливостью судить о них по результату.
Дарнли лежал в постели; его обезображенное лицо прикрывал лоскут тафты. Мария выглядела растроганной. Она покаянно упала перед кроватью на колени и в присутствии приближенных — своих и короля — расплакалась. Королева говорила ласково, очень тревожилась о его здоровье и озабоченно интересовалась, чем она может облегчить его страдания. За этим последовало формальное примирение. Потом Мария объявила, что, как только Дарнли пойдет на поправку, она немедленно заберет его в более подходящее место — поближе к себе, — где ему будет обеспечен надлежащий и достойный короля уход.
— О, конечно, в Холируде мне будет гораздо лучше, — обрадовался Дарнли.
— Нет, нет, не в Холируде, — возразила королева, — во всяком случае, не сразу. Нужно подождать, пока вы не выздоровеете окончательно, чтобы не занести в Холируд заразу, опасную для вашего маленького сына.
— Но тогда куда же?
Королева назвала Крэйгмиллар; Дарнли так и подскочил в постели, лоскут слетел с его лица, и Марии с трудом удалось подавить в себе отвращение при виде усеявших его гнойников и язв.