Ночная духота

Zella

— Всё, что было под рукой у наших ребят, — записи, причём полученные незаконным путём, переписанные на рентгеновские снимки. Не все могли прослушивать их дома, приходилось в гостях быстро подбирать аккорды на акустике. Переигрывая чужую музыку, они учились у вас. Почему ты ставишь это им в вину? Будто вы не делали то же самое с афро-американским ритм-блюзом?

Ни тогда, ни сейчас Клиф ничего не ответил. Мы застряли в правом ряду. Он, любитель скорости, вёл машину черепашьим шагом. Наверное, чтобы не мешать плавному течению моих мыслей.

— Логично, что у вас на

первом месте музыка, потому что у вас были все условия для её создания, — говорила я давным-давно в парке, забираясь под кожаную куртку Клифа. — А наши записывали свои песни в комнате, играли в клубах с одной колонкой, боясь что в любую минуту появятся ребята из органов. Какие тут виртуозные исполнения — русские рокеры изначально создавали песни, которые можно было сыграть в подъезде на акустике, поэтому и ставили превыше музыки смысл текста. Хотя, к чему скрывать, на первых порах они просто переводили ваши песни, потому что большинство слушателей, не зная английского, могли понять лишь название. Впрочем, на танцах, кто вслушивается в слова…

— Послушай, — неожиданно перебил меня Клиф. — Давай договоримся: ты при мне больше не слушаешь «Зоопарк». Так будет лучше для нас обоих.

— При тебе? А разве…

Он не дал мне закончить фразу, опередив вопрос:

— Завтра я хотел поучаствовать в ночных внедорожных гонках в горах, но если ты хочешь…

— Нет, нет, я всё равно буду спать. Надеюсь днём порисовать. А в пятницу… Знаешь, Лоран не хочет, чтобы ты видел его таким. Подожди до субботы. Вдруг он ещё не совсем придёт в себя.

— Но ведь он придёт в себя лишь в полночь, — со странной настойчивостью продолжал Клиф, будто уговаривал меня на свидание. — А до этого…

— Клиф, я не страдаю от одиночества. К тому же, у меня есть визитка.

Зачем я это сказала? Он даже побледнел. Или мне просто хотелось в это поверить, когда на мёртвое лицо упал отсвет приборной доски.

— Ты позвонишь ему?

— А отчего бы и нет? Ты ведь сам дал мне телефон, а я… Я, честно говоря, сыта вашей идиллией с Лораном, мне тоже хочется…

Я замолчала и отвернулась. Нет, я не должна с ним об этом говорить. Не должна. Он и так всё знает. Тогда в парке я впервые позволила себе критику его музыки. Он ушёл, не прощаясь, и я приняла его уход за прощание без лишних эмоций. Нет, эмоции были, но он не мог ударить женщину, даже защищая свою правду. Я проплакала всю ночь и весь день, кляня всех советских рокеров за то, что потеряла своего первого и единственного нормального бойфренда. Чего я желала доказать, ведь мне было плевать на весь рок вместе взятый, если его играл не Клиф. Я, наверное, просто хотела показаться умной. И он был не дурак, простил мне дурость и встретил после вечерних лекций.

Смерть не лишила его природного такта, и Клиф не произнёс и слова, пока не припарковал машину на крытой парковке.

— Выходи.

И вышел сам, хлопнув дверью. Хотелось верить, что Клиф не обиделся, а просто сдерживает обещание не касаться меня, потому и не подаёт руки. Но дверцу мог бы открыть вместо того, чтобы стоять в отдалении, засунув руки в карманы. Может, он наконец повзрослел

и приноровился к реалиям нового мира? Сейчас попросит, чтобы я заплатила за кофе.

— Хочешь кофе? — спросил он уже на улице под ярким фонарём, забирая одеяло.

— Я предпочту пиво. Мне хочется выспаться. Я устала от безделья.

— Ты уже закончила писать рассказ?

Он решил поиздеваться. Знает же прекрасно, где и когда я поставила в файле точку.

— Я пишу медленно, потому что… Я пишу его по-русски.

— Зачем?

— Так велел Лоран.

— Лоран? Он тебе ещё будет указывать, что и как писать? — Клиф чуть ли не подпрыгнул от злости.

— Лоран мой хозяин, и я не смею его ослушаться, — бросила я с вызовом и увидела, как Клиф сжал губы, а потом вдруг протянул руку, и я тут же против воли вложила в неё мокрую ладонь.

— Ты же обещал, — простонала я, ощущая разливающееся по телу тепло.

— А что, ты хочешь замёрзнуть? — усмехнулся Клиф, и я внутренне сжалась, поняв, что сердце бьётся ровнёхонько, как у космонавта. — Я совсем не хочу потерять тебя в толпе и вообще… Я хочу с тобой потанцевать, как в старые добрые времена… — передразнил он мою недавнюю фразу. — Разве можно смотреть на танцующих людей и сидеть на месте? К тому же, когда ты танцевала последний раз?

Я прикрыла глаза, чтобы не видеть чёртиков, промелькнувших в его тёмных глазах. Конечно, последний раз я танцевала с ним. Вообще после него у меня никого не было, а с ним я провела целых два счастливых года.

— Отдаться музыке, почувствовать её энергетику, позволить звукам вытеснить из головы все ненужные мысли…

Он шептал всё это, как заклинание, увлекая меня всё дальше и дальше по запруженной народом улице, туда где гремели удары чужих сердец. И в этом шуме мне мерещилось его живое сердце. Я позабыла все страхи и проблемы, словно стала трубкой патефона, в которой жили лишь альты и басы, биты и аккорды. Голова кружилась, но ночного ветра я не чувствовала, таким теплом веяло от Клифа, когда я на миг касалась его груди, локтя, колена. Пустота в голове сохранилась до самого дома, где я отчего-то слишком долго не могла попасть ключом в замочную скважину, будто мозг был задурманен марихуаной, хотя в парке я специально пряталась от сладковатого запаха. Неужели на меня так подействовал стакан пива? А, может, мне просто хотелось подольше постоять рядом с Клифом, или это хотелось ему… Я обернулась, но он смотрел не на меня, а в тёмное небо, прорезанного отсветом натыканных вдоль дорожки фонариков.

— Клиф, — протянула я, вдруг решив поблагодарить его за вечер, но вместо этого против воли выпалила: — Покорми, пожалуйста, змей, а то я…

Дверь наконец поддалась, и я вбежала на кухню, на ходу распахнув гаражную дверь, боясь отказа.

— Мыши в холодильнике. Ну, пожалуйста…

— Я думал, ты перестала их бояться. Они ж не ядовитые.

— Они противные — скользкие и холодные.

— Прямо как мы…

О, нет, хотелось сказать, вы не такие, вы тёплые, когда обнимаете живых… Клиф тут же раскинул руки, и я, не задумываясь и минуты, прильнула к его груди.