Ночная духота
Шрифт:
— Ты думаешь, что так легко забыть, что было всего каких-то десять лет назад? — Усмешка быстро сменилась злобой. — Нет, юная леди, забыть ничего невозможно, но очень легко просто не вспоминать…
Ледяная ночь, расставание возлюбленных, только не хватало морской волны… Граф нагло копался в моей голове. Или же мысли о прощании с Клифом лежали на поверхности. И какого чёрта я полезла сегодня на «Чёртову гору»!
— Ты кого-то ждёшь? — спросил граф, остановив мелодию, и я сумела поднять голову. Боль уходила, убегала прочь океанской волной, оставив на глазах лишь пену слёз.
— Друг Лорана обещал заглянуть к полуночи, — соврала я, чувствуя, что краснею. — Я действительно немного страшилась пробуждения вашего сына.
Я сделала упор на последнее слово, и граф благодушно простил мне ложь, ни
— Хочешь, споём ещё что-нибудь? Я не Лоран, я не привык отказывать женщинам в их просьбах. Что-нибудь из репертуара твоей учительницы. Не беспокойся, — тут же рассмеялся граф, — я не стану просить тебя записывать слова на доске, так что не смотри на меня на манер той собаки.
Я моргала, чтобы удержать слезы, мечтая, чтобы граф наконец замолчал.
— Или все же мне просто говорить с тобой по-французски? — улыбка так же быстро исчезла с его лица, как и появилась.
— Я не пойму вас, — Попытка придать голосу вежливость провалилась. Слова прозвучали слишком сухо.
— А когда я говорю по-английски, ты меня понимаешь? — снова расхохотался граф и, выпрямившись, похлопал по краю скамейки, предлагая присесть рядом.
— Я только собачий вальс умею играть, — тут же выпалила я, судорожно соображая, как не оказаться подле графа: моя шея будет как раз на уровне его клыков. — Когда я играла его последний раз, ваш сын попросил больше никогда не подходить к инструменту. Никогда, — уже почти выкрикнула я.
— Но ведь сейчас Лорана нет рядом, — продолжал граф заговорщицким тоном, — и он ничего не узнает про мою просьбу сыграть в четыре руки.
— Давайте вы лучше дождётесь пробуждения Лорана и сыграете с ним, — выпалила я и тут же испугалась непонятно откуда взявшейся смелости. На лице графа залегло ещё больше теней, сделав его похожим на охотящегося волка.
— Дождусь и сыграю без твоего на то позволения, — проговорил вампир медленно, и я похолодела окончательно. — А сейчас я хочу…
Моя рука вновь потянулась к шее и с ожесточением рванула узел шарфа. Сколько бы мозг не сопротивлялся вампиру, тело делало своё дурное дело по утолению его вечной жажды. Шелест шёлка не мог заглушить скрип отодвигаемой скамейки. Я в панике зажмурилась, но ноги уже сделали предательский шаг к графу. Дурманящий горький аромат стал нестерпимым. Мои руки бросили бороться с шарфом и вцепились в шёлк рубашки. У меня даже вспыхнули уши от повеявшего от вампира тепла. Последняя попытка закричать провалилась: я прижалась губами к закрывшей мне рот ладони.
— Ступай спать, — прошептал граф, даже не нагнувшись ко мне. — Я сам разбужу сына. Запах смертной, как и мне, ему сейчас ни к чему.
В следующее же мгновение я поймала губами только воздух. Граф выставил вперёд руку, борясь с моим желанием вцепиться в него.
— Будь благоразумна и не порти мне отношения с сыном. Мы ревностно оберегаем своих слуг.
Я развернулась и кинулась прочь из гостиной. Три шага показались вечностью. Не затворяя двери, я рухнула на кровать, судорожно сжав пальцами край покрывала. Мой кошмар возвращался вихрем «мёртвых листьев». Я лежала, глядя в потолок расширенными от ужаса зрачками. Кровь бешеным потоком стучалась в барабанные перепонки и раскатами грома отдавалась в висках, будто мне на голову надели пустое ведро и стали ритмично колотить по нему увесистой палкой. Глаза щипало от желания заплакать, но я боялась нарушить зловещую тишину, наполнившую спальню, даже кратким тихим всхлипыванием. По телу пробегали электрические разряды, заставляя костенеть кончики пальцев, выкручивая их подобно жгуту. Боль была сравнима с той, какую испытываешь, сдирая кожу с глубокого, ещё пузырящегося, ожога. Ноги сковал арктический лёд, а мозг продолжал плавиться от тропической жары, холодным потом струясь по телу. Сарафан вымок и прилип к коже складками, будто наспех закрученный целлофан. Я с трудом оторвала от покрывала руку и приложила к груди, пытаясь унять жуткую боль в грудине. Непроизвольно открывая рот, я ощущала себя Ихтиандром, у которого окончательно отказали лёгкие… Или же собакой, в шею которой впились железные шипы строгого ошейника. Сейчас бы добраться до окна и впустить в комнату ночную прохладу… И когда только я успела его закрыть?
Страха не было, была обречённость… Ужасное состояние беспомощности… В глазах двоилось. Радужные круги становились всё ярче и ярче, пока не слились воедино, как хулахупы на теле гимнастки. Сколько я протяну ещё? Минуту, две, десять, или через секунду это закончится, оборвётся пустотой и бесконечностью смерти? Всё наконец-то замрёт и наступит полный покой, боль уйдёт, и на смену ей придёт умиротворение…
Я уже столько раз обманывалась наигранным покоем, который приходил на смену панической атаке, что начала верить в то, что никогда не смогу окончательно умереть. Я свыклась с болью, потому что знала, что та не вечна. Боль не овладевала моим мозгом полностью, и где-то внутри маленький мальчик-колокольчик радостно звенел о том, что конец мучениям близок, осталось вытерпеть совсем немного, совсем чуть-чуть… Неожиданно, как в детской игре, всё замирало, и в следующий миг на меня будто накидывали одеяло из тысяч переплетённых, как в кольчуге, железных колец. Я напрягала мышцы, скидывала оцепенение и, сев в кровати, начинала дышать, как выдохшаяся от бега собака, стараясь насытить организм потерянным кислородом. Однако ощущение духоты ещё долгие полчаса преследовало меня.
В этот раз я снова чудом избежала смерти и теперь, сидя в кровати, заворожённо глядела на закрытое окно, словно оно могло открыться по моему хотению. Душа рвалась на улицу, но мозг понимал, что покидать спальню нельзя. Нельзя потому, что я не знала, как долго длилась моя атака, проснулся ли Лоран и где сейчас находится граф. Мне не хотелось, чтобы они увидели меня в таком состоянии. Не они, а я выглядела сейчас живым трупом.
Я осторожно выпрямила руку, сжала пальцы в кулак и затем разомкнула, проверяя, насколько контролирую тело. Затем подползла к краю кровати, коснулась босыми ногами холодного дерева и, осторожно ступая, будто по раскалённому песку, дошла до ванной. В зеркальном шкафчике стояла спасительная баночка. Я открутила колпачок и приложила её сначала к одной ноздре, затем к другой. От убийственного запаха валерианы тело дёрнулось, как от разряда дефибриллятора. Я присела на край ванны и заплакала, не в состоянии более держать страх внутри себя.
Лоран объяснял природу моих панических атак безумной боязнью своего собственного дикого желания близости с живым мертвецом. Да, да, в единственном числе — я боялась Клифа. Мозг отказался верить, что им играли и приписал мне некрофилию, но сейчас-то я знала, что желала Клифа лишь потому, что в подкорке продолжала считать его человеком. Панические атаки начались сразу после нашего расставания. Сначала меня просто трясло с наступлением темноты, потом приступы стали более сильными и менее контролируемыми, а потом… Потом я случайно познакомилась с Лораном. Теперь-то я знаю, что случайных встреч с вампирами не бывает… Как не бывает копий врат ада. Их всегда отливают в одном экземпляре для каждого живущего на земле человека.
Потом неожиданно вернулся Клиф, как будто никуда и не уходил, и я приняла его обратно, не думая о последствиях. Мы лежали абсолютно голые на ковре, свалившись с кровати, но так и не разомкнув рук. В моей одинокой квартирке, впервые занявшись любовью по-людски. Я смотрела на его клыки, и мне было плевать, что я только что билась в экстазе в мёртвых объятьях кровавого убийцы. Только счастье оказалось кратким. Спустя мгновение тепло его кожи сменилось могильным холодом. Меня накрыло целое цунами паники, готовое разорвать сердце на тысячи кровавых кусков, но оно сдюжило. После приступа Клиф вынес меня на балкон, наспех замотав в простынь, а сам наплевательски остался в костюме Адама. Я не чувствовала ночной прохлады, мной продолжала владеть ночная духота… Я плакала, как же долго я тогда плакала… Только отчего-то не могла озвучить своих рыданий, слезы лились мерно, но бесшумно. Он ушёл за полчаса до рассвета, обещав больше никогда не прикасаться ко мне, и сдержал обещание. Я три вечера, обнявшись с пропитанной валерианой подушкой, вслушивалась в шум засыпающегося города с глупой надеждой уловить рокот мотора, а потом Лоран открыл мне свою сущность и природу своих отношений с Клифом.