Ночная духота
Шрифт:
А так ли мне надо, чтобы мою исповедь кто-то прочёл? Так ли мне надо, чтобы он это прочёл? Быть может, это надо прочесть мне? Настоящий роман о вампирах, чтобы понять, как я проиграла свою жизнь. Как так получилось, что мой катарсис вместо перерождения закончился духовной смертью. Быть может, в этот раз получится собрать пазл собственного существования правильно, чтобы попытаться начать жизнь с начала. Ведь именно за этим я приехала сюда, в Питер. За смертью надо было лететь в Париж… Хотя, судя по этому дешёвому роману, французы ничего не смыслят в поцелуях вечности. Но всё же мне надо закончить перевод, ведь эти французские глупости обязательно прочитают, и какая-нибудь сопливая девочка, глядя из окна на луну,
Я иду в театр, потому что устала вновь и вновь проигрывать свою жизнь. Я хочу посмотреть, как её проигрывают другие… Оторвав взгляд от экрана, я уставилась на стену, куда кнопкой приколола открытку с видом на парижский собор «Сакре-Кёр». А на столе которую неделю лежит открытка с видом Александровской Колонны. Только я всё никак не решаюсь её подписать и отправить в Париж. В очередной раз тянусь к блокноту и беру ручку, только как ни пытаюсь, не могу красиво написать своё имя ни латинскими буквами, ни кириллицей, словно оно уже давно не принадлежит мне.
Наверное, прошлым августом я действительно подписала себе смертный приговор. Такой красивой подписи не было даже в моем американском паспорте — и даже жаль, что она красуется на таможенном бланке и будет навсегда погребена в архивах Международного аэропорта города Сан-Франциско. Там, где самолёты, совершив над заливом круг почёта, ловко касаются посадочных полос, вырастающих из воды, подобно рукавам старого фрака.
========== Глава 2 ==========
«Я к вам пишу — чего же боле? …» Увы, в возрасте Татьяны я тоже ничего не читала на русском языке, да и вообще за последующие десять лет потеряла всякую связь с родными корнями. Однако дневник я должна написать именно на языке Пушкина. Даже то, что было передумано мной по-английски и ушло от меня опять же на английский манер, не прощаясь. Буду писать по-русски ещё и потому, что никакой другой язык не может в полной мере передать то, что переживает русская душа, ведь английский сплин не сравнится по мощи с русской хандрой, особенно если та помножена на безделье…
Именно в таком собственном соку я варилась в тот злополучный август, плавя мозг в калифорнийской жаре. Моё безделье постепенно перетекло в уныние, а за смертные грехи рано или поздно приходится расплачиваться бессмертием души, её полным сожжением… И кто станет твоим палачом, заранее не знаешь, и когда настанет для тебя судный день — тоже. Однако, я понимала, что со мной что-нибудь да случится, ведь когда служишь вампиру, твоим кредо становится строчка Тютчева: «День пережит — и слава Богу!»
В сказках кровопийцам прислуживают горбуны, которые должны ко всему прочему ещё и запугивать особо нерадивых жертв. В жизни все проще: мы — горбуны моральные, ведь оставаясь в здравом уме, невозможно жить рядом с нефольклорными убийцами. Все мы, избранные или приговорённые вампирами себе в услужение, немного сумасшедшие, немного влюблённые в своих хозяев, немного обречённые ими же на смерть… Рано или поздно. Сделали нас такими наши хозяева, переставив в голове кусочки пазла на нужный им манер, или же в нас изначально была какая-то червоточинка, которая подобно клейму привлекла к нам наших будущих хозяев, кто знает.
Лично я не верю в случайности, тем более, когда это касается вампиров. Случайных встреч с вампирами не бывает, как не бывает и пути назад в мир обычных людей… Как долго можно прожить вот так, провисая между миром живых и миром как бы мёртвых, зависит всецело от того, насколько повезёт с хозяином. Даже сейчас, через год, я не могу сказать наверняка — повезло мне с хозяином или нет. Слишком много хорошего сделал он для меня, чтобы все то плохое, что по его воле или попустительству случилось со мной в августе, перечеркнуло относительно счастливый год жизни бок о бок с
Лоран дю Сенг в шутку называл себя моим младшим братом… Действительно, в мае мне исполнилось двадцать четыре, а ему оставалось всё так же двадцать три. Если скинуть два мёртвых столетия… Я могла лишь предположить, что хозяин успел родиться до рокового тысяча семьсот восемьдесят девятого. Лоран не делился со мной семейными хрониками жизни в Париже до великой и ужасной французской революции. Я никогда не задавала хозяину личных вопросов. Как давно он умер, по-моему, стал бы самым нетактичным из них… Меньше спрашиваешь, дольше живёшь — правило, которым не следует пренебрегать в общение с вампиром, даже если тот хорошо воспитан, в силу того, что вампирское воспитание немного отличается от общепринятого людского.
Я решилась задать хозяину лишь один личный вопрос. Почему он поехал в Калифорнию, а не во французский Квебек? Лоран отшутился. Сказал, что золотой штат притягателен для вампиров тем, что тут и ночью светит солнце. Нет, солнце тут садится довольно рано. И ночи здесь абсолютно чёрные. А ночная духота самая что ни на есть мучительная, особенно когда ты достаточно взрослый, слишком одинокий и маешься бездельем. Был, правда, ещё один вопрос, но его я не посмела задать вслух.
По чужим меркам мне чертовски повезло с хозяином. Во-первых, я никогда не видела его жертв. Во-вторых, все мои обязанности сводились к заботе о себе любимой и содержанию в порядке его гардероба. В-третьих… У хозяина была аллергия на женскую кровь, что обещало мне долгую и счастливую жизнь. До того страшного вечера я считала это отмазкой, прикрывающей пагубную страсть к мужскому полу.
Лоран вернулся с вечеринки раньше обычного, ещё до полуночи. В виде лепрекона, маленького зелёного человечка. В голове промелькнула тысяча мыслей. Как Лоран в таком состоянии доехал до дома? Почему его никто не подвёз? И главное — почему он не вызвал меня… Только это было потом, после сцены нечеловеческого ужаса. У меня тряслись ноги, руки, плечи — я чувствовала себя зрителем трёхмерного ужастика, который подавился попкорном.
Лоран ввалился из гаража на полусогнутых и рухнул на кафельный пол кухни, не издав и звука. Он не позвал меня, и у меня взяло минуту, чтобы отбросить книжку и вскочить с дивана, и ещё несколько секунд, чтобы шагнуть к этому чудовищу. Если бы хозяин не поднял голову и не взглянул в мои расширенные от ужаса зрачки своими синими глазами, сейчас с окровавленными белками, чтобы забрать мой страх, я бы ни сделала больше и шага в его сторону. Я потеряла всякий контроль над собственным телом. Оно существовало отдельно от моего сознания. Однако коснувшись босой ногой холодной плитки, я утратила чувство брезгливости и стала абсолютно спокойной и абсолютно равнодушной.
Сиреневая рубашка Лорана была забрызгана кровью, как и половина позеленевшего лица — его рвало… Я быстро отмотала полосу бумажных полотенец, смочила тёплой водой и принялась обтирать лицо и грудь зелёного существа. Сомневаюсь, что вампиры страдают удушьем, но по какой-то причине галстук оказался расслаблен и съехал в сторону, а ворот рубахи расстёгнут, и мне не составило труда справиться с остальными пуговицами. Его молочно-белая кожа, с нездоровой, если такой эпитет вообще применим к внешнему виду вампира, синевой, теперь напоминала крупнозернистый акварельный лист, по которому неумело растеклась мутная зелёная краска, ставшая вокруг сосков и в ямке пупка почти чёрной. Недавно ещё юное лицо покрывал толстый слой хэллоуинского грима, делавшего хозяина похожим на Франкенштейна… Такое сравнение заставило меня предположить, что на ощупь его кожа должна оказаться вязко-жирной, а на деле мои пальцы прикоснулись к сухой змеиной коже. Я испугалась, что лицо вампира сейчас начнёт осыпаться прямо под моими пальцами.