Ночная духота
Шрифт:
Ополоснув стакан от ягодного коктейля, я принялась надраивать пол жидкостью со стойким ароматом хвои, от которого к горлу подступал всё тот же противный горьковатый ком, что и от набившего оскомину смузи. Только кафельная плитка плевать хотела на моё физическое и душевное состояние и не желала отмываться от крови. Я бросила тряпку и чуть не разрыдалась. В довершение всего зазвонил телефон, но, увидев номер матери, я проигнорировала звонок. Если бы родители только знали, какую опасную черту перешагнула их дочь! Впрочем, если бы я пожаловалась, меня тут же упекли бы в психушку. Иногда мне казалось это лёгким путём к спасению, но в следующий момент я начинала убеждать себя, что вампиры
С усиленным старанием я принялась тереть пол, вылив на пятно половину оставшегося чистящего средства. Через минуту у меня закружилась голова, и я осела на мокрую плитку, не чувствуя её холода. Следовало заранее открыть окна, а сейчас оставалось только как-то доползти до заднего двора. Я уселась на порог, с радостью вдыхая чистый, пусть и душный воздух. Голова перестала кружиться, и я сообразила, что не испытываю привычной головной боли, с которой просыпалась в доме Лорана каждое утро. Железный обруч пропадал лишь после чашки крепкой «турецкой крови», как величали кофе в семнадцатом веке напуганные османами европейцы. Лоран от щедрот душевных прощал мне кофейный аромат.
Отчего же сегодня голова не болит? Вернее физическая боль перешла в душевную, заставив ни с того ни с сего ужаснуться безысходности, в которую ввергло меня служение вампиру? Не от того ли, что мой хозяин борется за собственную жизнь, и ему некогда удерживать меня в счастливой нирване, за которую я расплачиваюсь жуткой головной болью? Похоже, моё сознание вновь стало принадлежать безраздельно мне. И сознание этого пугало. Я не желала превращаться в бабочку даже до пятницы, потому что жить в коконе безмятежного сумасшествия, ощущение которого дарил мне хозяин, было намного спокойнее.
Я бросила тряпку и поднялась на ноги, чтобы швырнуть окровавленную одежду в чёрный пакет для мусора. Что же произошло прошлой ночью? Уж не нажил ли врагов мой обворожительный француз? Враги хозяина — это и мои враги, ведь неспроста он попросил не покидать дом от заката до рассвета. Ужас-то какой! Моя майка сейчас соперничала в мокроте с половой тряпкой. Я чуть не подняла руку для крестного знамения, хотя не смогла вспомнить «Отче наш», который, впрочем, вряд ли спасёт меня, ибо до Бога далеко, а они близко. Нет, нет, нет… Нельзя паниковать заранее, иначе я по собственной дури не доживу до заката из-за неожиданной остановки сердца, которое сейчас работало, как заведённый моторчик из детского конструктора. Я даже услышала его противное «ззз», хотя, пожалуй, этот звук издавало не сердце, а клацающие зубы.
Схватив мешок, я выскочила в гараж, где чуть не оцарапала голые ноги о номерное плато голубой хозяйской «Порше». Переведя дух, я толкнула ногой боковую дверь, вновь с радостью ощутив телом, покрытым холодной испариной, полуденный калифорнийский зной. Ох, уж этот август, душная эта пора… Я бросила чёрный мешок в такой же чёрный бак для мусора и привалилась к тёплой белой облицовке дома, решив окончательно согреться прежде, чем вернуться в склеп. Желание зарыться в раскалённый песок по самое горло, как делают дети, родилось в отрезвлённой голове неожиданно для меня самой, и я шагнула в дом с твёрдым решением отправиться к океану.
Наскоро переодевшись в купальник и нацепив поверх короткий сарафан, я схватила из платяного шкафа пляжную сумку, которая валялась собранной на случай, если кто-то из старых знакомых вздумает пригласить меня на пляжное барбекю. Быть может, если я выберусь на солнышко, к радостным людям, заберусь подальше от этого чертового бунгало в привилегированном
Однако спокойствие возвращалось медленно. Руки на руле продолжали дрожать, когда душный салон «Приуса» заполнил голос Майка Науменко:
— … в каждой клетке нервов горит свой вопрос, но ответ не найти…
Но так ли я уверен, что мне нужен ответ?
Я просто часть мира, которого нет.
Отчего порой слова ранее ничего не значивших песен неожиданно приобретают пророческий смысл? Да, мне не нужен ответ, я не хочу его знать, и я даже не хочу допускать мысли, что моя песенка спета…
— Мой последний шедевр — бессмысленный бред.
Мой последний куплет давно уже спет… — продолжало нестись из колонок.
В голове всплыла фраза Миледи, которую четыре мушкетёра приговорили к смерти: «Я не хочу умирать, я слишком молода, чтобы умереть…» Мне двадцать четыре, канальи! Всего лишь двадцать четыре, и не вам, кровопийцы, ставить точку в моей жизненной строке.
Я включила кондиционер, чтобы холодный воздух хоть немного охладил мой разгоряченный мозг, который начал закипать от неконтролируемого страха. Слепившее сквозь тёмные очки солнце не успокаивало, а пугало ещё больше напоминанием, что скоро оно сядет, погрузив мир во мрак, в котором легко сбиться с пути, особенно когда тебе помогают в этом вампиры.
Лоран, как же я хочу, чтобы поскорее наступила пятница, и ты вновь был рядом. Ты такой же как все они, безжалостный убийца, но только ты можешь уберечь меня от себе подобных. И от Клифа… О нет, Клиф, милый мой Клиф, заклинаю тебя, приди этой ночью. Я удержу себя в руках, потому что страх остаться с тобой наедине гораздо меньше страха перед одинокой ночью, в которой я совершенно беззащитна. Я еле отдёрнула руку от телефона. Нет, я не совершу этого рокового звонка.
На группу «Зоопарк» я подсела всего два года назад, когда искала что-то стоящее из русского рока, чтобы показать своему первому американскому бойфренду. Тому самому со странно-бледной кожей… Как и тогда песни сменялись одна за другой, пока из динамиков не полились следующие пророческие слова:
— Я обычный парень, не лишён простоты. Я такой же, как он, я такой же, как ты… Я такой, как все…
До пятнадцати лет эта фраза прекрасно описывала простую девочку Катю, коих в славном городе на Неве пруд пруди. Я перестала быть обычной, когда сошла с трапа самолёта в славном американском городе Сиэтл после того, как отец стал обычным инженером на фирме «Майкрософт». Я превратилась в странную девочку из России, которая не могла связать по-английски и двух слов.
Глупо выбираться к океану в два часа по полудню, когда солнце палит настолько беспощадно, что солнцезащитный крем стекает с тела вместе с крупными капельками пота. Из-за коричневатых стёкол очков ярко-голубая вода залива приобрела вдруг зеленоватый оттенок, который в данный момент ассоциировался только с кожей Лорана. Я тут же кинула очки на пляжное полотенце и направилась к кромке воды. Раскалённый до предела песок походил на адову жаровню. В мозгу всплыла переводная реклама «фанты» или «спрайта», которую я видела давным-давно ещё в Питере — в том ролике девушка, чтобы добраться до пляжного бара, играла в раздевание, кидая под ноги вслед за полотенцем остальные предметы своего скромного гардероба. Даже если бы я не была в пуританской Калифорнии, где мужики на пляж выходят только в плавках по колено, то мне всё равно уже нечего было с себя снять, кроме кожи, которая казалась сейчас в сто крат теплее царской шубы из горностая.