Ночная смена. Остров живых
Шрифт:
— И ты здравствуй! — в тон отозвалась бабка. И усмехнувшись, добавила: "Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красная?"
— Это вы из-за цвета кофты? — изумилась немного растерявшаяся Ирина.
— Нет, хотя кофта дурацкая, конечно. Просто уж больно все по — сказочному получается — откликнулась приветливо бабка — Ничего, будут свои внуки — тоже им сказки читать будешь, капутеров здесь нету. А где твой, что не сам пришел?
— Ранен он.
— Ох, как плохо! Сильно?
— В ногу. А сильно или нет — не знаю. Когда остальные эти приедут? — она показала глазами на лежащего парня.
— Часа через два. Они крохоборы,
— А померли.
— Совсем?
— Бабу эту мерзкую еще не проверяла. Остальные — совсем. Витя просил вас к нему зайти.
— А с этим — бабка посмотрела на Костьку — что делать?
— Работать будет — криво ухмыльнулась Ирка.
Пнула лежащего ногой.
— Вставай, недоносок! Как ты мне сказал тогда? Насосешься вдосыт? Пошли, пошли! Сейчас ты у меня насосом будешь, педрила. Вставай! Кому говорю!
— Твой — то ему по башке хорошо рубелем завинтил. Может и впрямь не придуривает?
— Некогда. Ну-ка помогите мне!
Вдвоем они выволокли Костьку из дома. Бабка и слова не успела сказать, как грохнул выстрел и пленный остался без башки.
— Девонька, да ты что ж так-то?
— Нет возможности с ним возиться!
— Да я не о том — хоть бы подальше оттащила, совсем же у дома-то рядом — нехорошо! Натечет же с него!
— Погорячилась, извините. Все — я за машиной и припасами. А вы к Вите давайте.
И подумала про себя, глядя на удаляющуюся бабку:
— Не стоит Вите знать ничего. И мне эти свидетели ни к чему. Рест ин пиз [31] , тошнотик!
На адреналине Ирина быстро добралась до уже остывшего УАЗа. Ездила она неважно, но на такой скорости справилась хорошо, разве что наехала на Витькин коврик передним колесом, сгоряча попыталась вытянуть — но не получилось, пришлось сдавать назад. Дальше пошло проще.
Витька совсем скис. Лежал бледный, восковой, но диск все же смог набить. Еще восемь винтовочных медных гвоздей осталось.
31
R.I.P.
– (англ) покойся с миром, похоронная фраза
Бабка покинула его, пошла сарай с рабами открывать. Когда Ирина ввалилась в комнату, Виктор попытался присесть в кровати, но со стоном завалился обратно.
Ирка поставила запыленный карабин к стенке, помповушку пристроила на стул, бросила на пол сумку и щелкнула запорами аптечки, зашуршала медикаментами.
Меня встречает тот самый лекарь по прозвищу Бурш.
— Сразу брать быка за рога и рассказывать? Или поужинать?
Я показываю на печально стоящего рядом со мной пациента, который из-за обмотанной головы может только внимательно слушать, что о нем говорят. Иногда он деликатно стонет, но не слишком интенсивно — потому как небритый Васек еще в Ораниенбауме объяснил пострадавшему, что за такие выходки его мало утопить на сухом месте. Видимо сапер оказался убедительным, тем более, потом они артистично на пару с Крокодилом разыграли репризу, обсуждая — а не отбуцкать ли этого дурака. Судя по реакции, водятел проникся услышанным, и решил вести себя тихонько.
— Давайте уж сначала облегчим страдания.
— Ваши что вас бросили?
— Решили, что не понадоблюсь — будут перегонять морским путем три БТР. А план по утопленникам уже сегодня выполнен.
— Вы останетесь здесь ночевать?
— Нет, через час на Петропавловку пойдет борт, обещали меня забрать.
— Тогда пошли, не будем терять времени. Приложи сердце твое к научению моему, понеже украсит тебе бытие! Бахилы натяните на сапожищи. Сейчас и этого безглазого переобуем. Это тот самый умник, который под ваш огонь вылез?
— Он самый.
Кабинет для работы офтальмолога вполне себе чистый и светлый. Электричество вовсю. Здорово! После возни в лагере-заводе — просто полюбоваться лампочками — приятно. То, что на окнах шторы — даже и не заметно.
Разматываем бинт. Бурш гасит верхний свет, сажает пациента, у которого опять потекли слезы, за щелевую лампу — сложный прибор на тяжеленной станине, гибрид микроскопа и сильной лампы, дающей узкую полосочку света. Когда эту полосочку прогоняют по глазу — из-за разного преломления света в средах разной плотности, да еще и с увеличением — любая дрянь в глазу отчетливо видна и убрать ее легко…
— Вы работали на щелевой?
— Только глядел, как другие работают.
— Тогда усаживайтесь на место врача, а клиента — сажаем напротив. Подбородок пациента на нижнюю рамку и пусть лбом в верхнюю упрется. Теперь сфокусируйте полоску света на коньюнктиве…
Немного покопавшись, получаю четкое изображение коньюнктивы водятла. Рад, что не ошибся — первый же прогон полоски показывает аж четыре мельчайших кусочка стекла.
— Ну что, будем тампоном снимать?
— Не стоит, стекло все-таки. Давайте ка вы копьецом лучше. Дикаина ему капните. Ну и дальше — как в московском гербе — держит в руце копие, тычет змея в жопие… С офтальмологической поправкой конечно.
Немного неловко видеть здоровенный кусок стекла, который я пытаюсь подцепить ломом — так выглядит под микроскопом тоненькое острие копьевидной иголки и осколочек каленого стекла, но дело идет. Через четверть часа в глазу больше нет ничего не положенного.
Бурш строго глядит на пациента, потом протягивает ему бумажку.
— Вот этот пропуск отдашь комендантше, пристроит на ночь. А паки сделаешь, паки накажу! Вот этой шуйцей! — и показывает ему кулачище. Пациент ежится.
Дальше меня кормят — очень вкусно и что удивительно — без расспросов. Похоже, что работать приходится ударно, не отвлечься на тары-бары. А мне в одиночестве даже как-то и уютнее. Нежное жареное мясо с трогательными перышками зеленого лука, овощное рагу очень по-домашнему сделанное и полчайника чая… И хлеб у них тут свежий, ржаной…
Деревья у Крепости спилены. Крепость от этого как-то словно увеличилась, стала грозной и неприветливой, а Заячий остров облысел. На причале, несмотря на уже позднее время — тарарам и ругань. Слышу голос Ильяса, орет громко и злобно. Но таких орущих тут с десяток. Суть становится понятной очень быстро — два БТР доплыли на буксире хорошо, а вот третий утонул совершенно бесславно — благо, что на нем не было ничего портящегося от воды и утопло железо это совсем рядом — на мелководьи, но все равно досадно. Командиру сейчас не до меня, увидев — кивает и продолжает орать — на того самого вальяжного зама Михайлова: