Ночная ведьма
Шрифт:
— Давай, Павел, сматываем удочки! Нужно сняться до ночи. Похоже, собирается дождь.
Василий ткнул пальцем вверх: сквозь хвою проглядывала мрачная туча.
Павел заартачился:
— Но, дядя, мы не можем уйти!
— А что ты хочешь еще здесь найти? — вздохнул Василий, в знак бессилия картинно вскинув руки вверх.
Поймав разочарованный взгляд племянника, Василий тяжело опустился рядом с ним.
— Нам не все понятно в этой ситуации! — воскликнул Павел. — Я уверен, что есть что-то еще. Не знаю, какой-то шифр, например… Когда читаешь все эти допросы… Вот, посмотри! «Ты все равно придешь — зачем же не теперь? / Я жду
У Павла был лихорадочный взгляд человека, прикоснувшегося к непостижимой тайне.
Василий задумался. Он не засмеялся, не отмел скопом информацию из интернета, как делал до сих пор.
— Послушай… Кажется, я что-то припоминаю.
Бормоча себе под нос, он повторял прочитанные Павлом слова. Строки наполнялись, расцветали, отчетливо вспыхивали в памяти. Василий явно наслаждался этими драгоценными стихами, они оказались общим достоянием. Он с радостной улыбкой продолжал:
…Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом,
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом.
Иль сказочкой, придуманной тобой,
И всем до тошноты знакомой, —
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
Василий явно наслаждался. Он благодарно подмигнул Павлу, будто тот угостил его изысканным блюдом.
— «К смерти».
Павел оторопело смотрел на дядю. Похоже, старик спятил.
— Это стихотворение, Павел. Великой русской поэтессы Анны Ахматовой. Называется «К смерти».
Павел неотрывно смотрел на дядю.
— Ты думаешь, они пользовались им как секретным кодом для передачи информации? Или же…
— Павел! — оборвал его дядя. — Мы никогда этого не узнаем. У тебя романтический взгляд на войну. Представь себя перед лицом собственной смерти и смерти друзей.
При этих словах Василий осекся, потому что вспомнил о трагической гибели Саши. Его племянник знал, что значит потерять друга, и Василию не хотелось напоминать ему об этом — во всяком случае, сейчас.
— Солдаты не умирали с возгласами «За Сталина!», «За Родину!», как нам все время старались вдолбить. Если только они не захлебывались кровью, то, умирая, звали родную мать или же выпускали отменный залп бранных слов. Они не думали о любви, не пытались
— Но ты… отрицаешь очевидное, — сделал последний заход Павел. — Ведь все девушки декламировали эти стихи!
— Эти стихи не о любви к человеку, не о любви к Родине или о жертве во имя Родины. Они обращены к смерти… С чего бы герою, принося себя в жертву, читать любовные стихи? Готов поспорить: девушкам было так страшно, что они отдались общему безумию… И потом, ведь это просто поэзия, разве нет?
Павел был глубоко разочарован, и при этих словах он ощутил внезапное опустошение. Весь его энтузиазм растаял, как снег на солнце.
— И это все, что ты добываешь в своих экспедициях? — язвительно спросил он. — Тогда зачем…
Их прервал внезапный трезвон. В кармане у Павла очнулся телефон, это было сообщение от Ирины. Предыдущих Павел не читал. Девушка писала в нетерпении: «Ответь! Лезем снова? Вдвоем? Я забираюсь наверх, ты снимаешь? Иначе нам с Владимиром не рассчитаться».
Василий закурил, впервые за несколько дней. Он курил, только когда был удовлетворен, когда чувствовал, что поставил в деле точку. Эту награду он позволял себе изредка, вот и сегодня затянулся с явным наслаждением.
— А ты, Павел? — парировал Василий, кивнув на телефон племянника. — Что ты надеешься добыть?
Глава 60
Окрестности Сталинграда,
февраль 1943 года
Ане с Костей следовало поскорее уходить. Даже если бы ей хватило сил вытащить Оксану из кабины, времени похоронить подругу у нее не было. Этой ложной могильной надписью Аня хотела выстроить защиту мальчику от безумных выходок Ивана Голюка.
После неизбежного выстрела Аня не решалась взглянуть на Костю. Она слишком боялась встретить его взгляд, опасалась, что придется объяснять мальчику, что жизнь иногда не оставляет выбора.
— В дорогу, Костя! — сказала она тоном, не допускающим возражений.
Аня коснулась прощальным поцелуем уже похолодевшего лба Оксаны и надела ей на голову снятый с себя шлем. Аня плакала, в последний раз вглядываясь в лицо своей чудесной подруги. Эта потеря была ударом ниже пояса.
После страшного расставания прошло уже много времени — несколько часов ходьбы по снегу, с обессилевшим Костей, которого приходилось тянуть за руку, — а Аня все плакала над своими погибшими мечтами и подругами, над своим призрачным будущим.
В своей стране ей было не спрятаться от преследований и обвинений в предательстве, не избежать расстрела за самозванство… А что станет с Костей? Теперь вся забота о мальчике легла на ее плечи, и Ане предстояло отказаться от всего: от себя самой, своих достижений, имени, самолетов, жажды мести, отчаянного желания спасти Родину… Выбора у Ани не было, и она отправилась с Костей на запад, дав себе зарок вернуть ребенка в его семью, когда война окончится и воцарится мир.
Между мартом и июнем 1943 года она пересекла равнины, отделявшие Сталинград от Москвы, которые уже сбрасывали свое снежное одеяло и открывали жуткое зрелище. Земля неустанно извергала тела, жадно ею припрятанные в ходе этой страшной зимы. Аня прикрывала рукой глаза мальчику, когда ужас становился невыносимым, и так они шли вслепую под безотрадным небом, день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем, через опустошенную страну.