Ночное солнце
Шрифт:
Беспокоил комдива и подполковник Круглов. «Противник» на станции Дубки упорно держался. Он превратил станцию в небольшую крепость: соорудил дзоты, установил минные поля, опутал все колючей проволокой, разветвленная паутина окопов окружала поселок. Быть может, танковой атаки и обстрела тяжелой артиллерией оборона и не выдержала бы. Но десант такой возможностью не располагал.
Генерал Чайковский задумался. Он снова и снова вглядывался в карту. Может быть, все-таки повернуть Ясенева? Он свое дело сделал, пусть помогает. Удар во фланг? А с тыла Кучеренко — кстати, чего он там застрял?
— Что скажете, товарищ Воронцов? — спросил он начальника штаба.
— Я бы не стал менять первоначальной диспозиции, товарищ генерал-майор.
— А как быть с Дубками?
— В соответствии с приказом, товарищ генерал-майор. Заняв их, Круглов соединяется с Ясеневым и занимает оборону в полосе аэродром, село Высокое, с тем чтобы…
— Да, знаю, знаю. Ну не может Круглов занять Дубки.
Полковник Воронцов, пожевывая губами, молчит. Весь его вид выражает явное неодобрение действиями Круглова: чего он топчется на месте?
Комдив советуется с другими офицерами и принимает решение… прежнего решения не менять: Ясенев будет делать то, что ему приказано, а Круглов пусть форсирует наступление. Генерал направляет ему в поддержку самоходно-артиллерийский дивизион и батарею артиллерийского полка. Главное же, на что он рассчитывает, — внезапный удар подразделения капитана Кучеренко.
Но у того что-то не получается; видимо, никак не может преодолеть того проклятого болота, докладывает все одно и то же: принимаются меры. И потом, пропавший солдат. Что с ним?
Капитан Кучеренко вынужден был наконец доложить, что солдат Золотцев не обнаружен, ищут. В поиски включились посредники со своими, не участвующими в учениях подразделениями. К Кучеренко выехал полковник Логинов. Но пока результатов не было.
Не поступало утешительных сообщений и от Зубкова. «Ну что он там топчется, этот Зубков? Доложил, что удалось разминировать мост, а дальше?»
Генерал посмотрел на часы. Пора, пора уже захватить мост.
— Я выезжаю к Зубкову, — сказал он неожиданно. — Полковник Воронцов, остаетесь за меня. Лужкин, за мной!
БМД рванула с места и помчалась, виляя между деревьями, вдоль опушки. За нею следовали еще две машины, в них заняли места гвардейцы лейтенанта Рогова.
Рогов был великий умелец приземляться в самых, казалось бы, невероятных условиях. В армию пришел из воздушных пожарных, тушил леса в Сибири. Говорят, он там, отдыхая от службы, ходил на медведя с ножом. Такой вот отдых. Не позавидуешь противнику, который вздумает схватиться с этим Роговым. Их несколько человек таких, как он, летели с комдивом в самолете. Отборные мастера десантных наук — прыжков, стрельбы, рукопашного боя. Они отличались особой силой, смелостью, находчивостью.
Гвардейцы Рогова приземлились одни чуть раньше генерала, другие чуть позже. И на земле оказались рядом с ним. В случае чего стали бы живой стеной.
В какой-то момент генералу пришлось затаиться в овраге, переждать артиллерийскую стрельбу, которую неожиданно открыли «южные» непонятно откуда, видимо, из небольшого
У лесной опушки генерал снова остановил машину. Стало совсем светло. Какие-то пичужки чирикали в ветвях, радуясь пришедшей весне. Одни щелкали настойчиво и деловито, другие, словно спутник, через равные промежутки времени пищали на одной и той же ноте, третьи выдавали целые рулады. Пение птиц то и дело перекрывал грохот артиллерийской стрельбы, короткие автоматные очереди, длинные — пулеметные.
В разных местах стлался белый дым, порой вспыхивал красный свет разрыва. Вдали, в низине, сверкала серебристая гладь разливающегося притока Ровной, да и сама Ровная набухала на глазах. Все стремительнее неслись ее воды, унося ветки, ящики, еще какие-то предметы.
Как только артиллерийский огонь прекратился, генерал приказал двигаться дальше.
«Интересно, — размышлял Чайковский, — Воронцов так быстро согласился, чтоб не спорить, или он действительно так думает? Он ведь не любит менять „первоначальную диспозицию“». Чайковский усмехнулся: ох, Воронцов! Впрочем, зря он его подозревает — тот не станет соглашаться с комдивом, лишь бы угодить ему. Они часто спорят. И Воронцов неизменно отстаивает свое мнение: сдержанно, скупо-почтительно, но твердо. Когда оказывается прав, такое тоже бывает, победу не торжествует, подчеркнуто скромен; когда неправ — делает вид, что это не имеет значения. Обыкновенный рабочий эпизод.
Взять хоть прошлые учения. Создалась сложная ситуация. Высадившийся в тылу «противника» десант окружили превосходящие силы. Надо было прорваться. Как? Воронцов предлагал сосредоточить все силы в одном месте и на рассвете нанести неожиданный удар в наиболее уязвимой точке кольца окружения. Здесь было неширокое поле, за которым пролегало шоссе, а еще дальше — железная дорога, за которой простирался лес. Вот в нем, осуществив прорыв, и предлагал укрыться начальник штаба.
Это был соблазнительный вариант, и сначала комдив присоединился к нему. Но, тщательно все продумав, пришел к другому выводу.
— Алексей Лукич, — он подозвал Воронцова к карте. — Даю голову на отсечение, что если «противник» не дурак, то у него наверняка сосредоточены подвижные силы, которые, как только мы начнем прорыв к шоссе и железной дороге, будут переброшены к месту прорыва. Кольцо окружения полторы сотни километров, из них сотню окаймляют эти дороги.
— Другого выхода не вижу, товарищ генерал-майор. Уходить можно только к лесу. Если будем прорываться на юг, негде укрыться. Судите сами — рощицы, деревушки, овражки, а по существу — поле чистое.
— Значит, надо ударить пораньше, ночью, и, миновав эту открытую зону, выйти до рассвета сюда, к предгорью, — он указал на карте место прорыва, — тут уж нас сам черт не разыщет.
— Во-первых, не успеем подготовиться, товарищ генерал-майор, а во-вторых, мало времени, чтобы преодолеть этот участок, не успеем. Здесь двадцать семь километров. Что касается дорог, то можно ночью переправить саперов и с обеих сторон зоны прорыва разрушить дорогу.
— И тем эту зону обнаружить. Да и охраняют дороги.