Ночное солнце
Шрифт:
Близнюку казалось, что не то что четырех, а сто человек побросал бы он в воду. Пошел бы танк, он, наверное, попытался удержать его, упершись руками в броню. Наконец-то он согрелся, черт побери, теперь ему не холодно, теперь ему жарко. Теперь у него зубы не стучат, они скрипят!
И он снова и снова отбрасывал налетавших на него «врагов», тоже, к слову сказать, ребят не хрупких.
Рукопашная закончилась в конце концов победой «южных» — их численное превосходство было уж слишком заметным.
Десантники, по мнению посредников, погибли все до единого, но главную свою задачу выполнили: не допустили взрыва моста.
То были
Когда на учениях солдаты и офицеры забывают об условности и видят себя в настоящем бою, это значит, что учения проходят на высшем уровне.
Не успели подрывники «южных» взяться за дело, как уже подоспели десантники майора Зубкова.
Еще не было и восьми, когда, красный и потный, в измазанных землей сапогах, с автоматом в руке, майор Зубков подбежал к комдиву и доложил, что мост через реку Ровную захвачен, «противник» уничтожен.
— Давно пора, — проворчал генерал Чайковский. — Личному составу объявляю благодарность. И не забудьте представить на поощрение отличившихся — молодцы ребята. И тебе, сержант Лужкин, объявляю благодарность! — Генерал обернулся к батальонной КШМ.
— Служу Советскому Союзу! — донесся из недр машины приглушенный голос Вани Лужкина.
— Одну роту в мой резерв, — приказал генерал, — остальным оборонять мост!
— Есть, оборонять мост! — повторил майор Зубков.
— И оборонять как следует! «Южные» неизвестно какой еще сюрприз могут преподнести. Возьмут да и десант вам на голову выбросят. И вот еще что. Тут могут боевые вертолеты обнаружиться. Так что займите круговую оборону. За мост головой отвечаете, майор!
— Есть, отвечать за мост головой! — весело повторил Зубков и, откозыряв, побежал к ожидавшим его офицерам, еще не остывшим от боя.
А генерал Чайковский отправился обратно на командный пункт дивизии. Его не покидали мысли об отличившихся при взятии моста офицерах.
Майор Зубков, майор Таранец… Он вспомнил, как они пришли в дивизию. Вместе закончили училище, а дальше так получилось, что и службу всю проходили вместе. Оба — отличные офицеры, с хорошей подготовкой, немалым опытом. И все же, присмотревшись к ним, комдив пришел к выводу, что Таранец в конечном счете лучше. Что значит в армейских условиях лучше? Добрее, деликатнее, вежливее? Или жестче, увереннее в себе, решительнее? Образованнее? Или находчивее, хитрее, проницательнее?
Чайковский не раз задумывался над подобными вопросами и в конце концов установил закономерность (наверняка установленную до него), что профессиональные качества военного человека неотрывны от его человеческих качеств. Так ли обстоит дело для всех профессий, Чайковский сомневался, но для офицеров — да. Невозможно быть плохим человеком и хорошим офицером! Разумеется, люди в разной степени симпатичны, душевны, доброжелательны. У него было немало коллег — мрачноватых, сухарей (хоть тот же Воронцов), резких… Но явно выраженные плохие люди — подлецы, трусы, карьеристы, — как правило, в армии не задерживались или быстро скатывались на заштатные должности. Впрочем, и майор Таранец и майор Зубков были хорошие, честные офицеры. И не так-то просто было решить, кто лучше. Просто Таранец казался комдиву основательнее, что ли, увереннее, спокойнее, тверже. И когда встал вопрос о назначении одного из них на освободившуюся должность командира полка, выбор его пал на Таранца. Однако не один командир дивизии решает такие вопросы.
Вроде бы все осталось как прежде. Служба, службой, но вне ее Зубков и Таранец по-прежнему оставались друзьями, а мнение комдива ни один из них, разумеется, не знал.
Постепенно генерал Чайковский стал замечать еле уловимые перемены в характере Зубкова. Новое назначение не то чтоб вскружило ему голову, скорее наоборот, вызвало какую-то неуверенность, словно он сам ощущал, что не совсем подготовлен к этой должности.
Зубков принимал порой неожиданные, но, что скрывать, не всегда правильные решения. Слишком долго колебался, прежде чем отдать приказ. А главное, он стал все больше советоваться со своим заместителем Таранцом. В конце концов дело дошло до того, что он спрашивал мнение своего заместителя по самым пустяковым вопросам. И уже неизвестно было, кто же командует полком — майор Зубков или майор Таранец.
На действиях самого полка это, впрочем, не отражалось. Все здесь обстояло хорошо, упрекнуть полк было не в чем. Только вот чьей заслуги здесь было больше — командира или его заместителя, — оставалось неясным.
Наконец комдив поделился своими мыслями с полковником Воронцовым.
— Так точно, товарищ генерал-майор, придерживаюсь вашего мнения, — ответил Воронцов. — Однако претензий по службе к майору Зубкову не имеется. Пока, — добавил он после паузы. — Я веду учет ошибкам и недоработкам командира полка. Имею список…
— Вы что ж, Алексей Лукич, — удивился Чайковский, — на всех командиров частей такой кондуит ведете?
— Так точно. До командиров рот включительно. Может потребоваться. При аттестации, например.
— А добрым их делам, случайно, не ведете учет? — усмехнулся Чайковский.
— Веду, товарищ генерал-майор, — спокойно ответил Воронцов, — для той же цели.
— Ну-ну, — только и нашелся сказать комдив.
Конечно, он, комдив, каждого своего солдата знать не может. Это только Наполеон мог. Да и то мемуаристы свидетельствуют, что, идя на смотр, император заранее приказывал сообщить ему все сведения о тех или иных своих гренадерах, а потом поражал их, спрашивая о здоровье бабушки или о замужестве сестры.
Но вот чтоб офицеры роты знали досконально своих солдат, это он неукоснительно требовал, порой устраивал соответствующие проверки, и кто проверки не выдерживал, получал серьезные замечания.
Разговор о Зубкове и Таранце с начальником политотдела Логиновым носил иной характер.
— Да, знаю, знаю, Илья Сергеевич, уж давно думаю. Эх, поменять бы их местами! Хорошо-то как было бы. Так ведь нельзя. А как бы хорошо. Таранец — прирожденный командир. Правильно говоришь: далеко пойдет. Зубков исполнитель, и тоже, заметь, отличный. Но получилось-то наоборот.
— Что значит «получилось»? — Чайковский пожал плечами. — Получилось потому, что мы проглядели. Не настояли. Считали, оснований достаточных нет. Сейчас убедились. Убедиться-то раньше надо было. Теперь чего уж говорить…
— Говорить нечего, — вздохнул полковник Логинов. — Тем более к полку претензий нет…
— Да ни к кому нет, — заметил Чайковский.
— Есть, Илья Сергеевич, есть, — закончил разговор начальник политотдела, — к нам с тобой есть, правильно ты сказал.
Вот об этом вспоминал генерал, пока машина мчала его на КП,