Ночное солнце
Шрифт:
Они еще погуляли, а затем отправились домой.
Вечер в школе выдался на славу. Девятиклассники, простите, теперь уже десятиклассники, устроили веселый капустник, на котором весьма жестоко высмеяли кое кого из класса и очень деликатно некоторых учителей. Впрочем, лишь тех, кто в десятом классе уже не преподавал.
Был и концерт самодеятельности, и танцы, и буфет, куда иные из мальчишек принесли «дополнительные продукты». Когда вышли на улицу, уже вставало солнце, уже все золотилось вокруг, и утренний ветерок охлаждал разгоряченные
Шли гурьбой, взявшись под руки и развернувшись в цепь по всей ширине улицы. Шли с песнями и будили весь город. Но никто из горожан в обиде не был — одни сами были молоды, другие были молоды когда-то.
На улицах, казалось, деревья пахнут свежестью: раздвинув предрассветные облака, солнце наконец встало над горизонтом в полной своей золотой величавости. И сразу все засверкало вокруг — росные капли, новые крыши, стекла в домах, река под горой.
На реке уже пыхтел старенький буксир, впряженный в баркас.
С визгом, криками, смехом и шутками веселая орава скатилась с косогора к пристани и захватила баржу. Хрипло, но бодро прогудела сирена буксирчика; низкий ее гуд пронесся над городом, над лугами, над лесными далями и желтыми полями, над окольными деревнями, улетел в заречье.
Снова разнесся низкий гуд сирены, и влекомая буксиром баржа поплыла в серебристую речную бесконечность.
Вода сверкала в солнечных лучах, запахло прибрежными лугами, пароходным дымом.
Баржа плыла по середине реки, а с борта ее уже неслись, оглашая берега, песни, гитарные переборы, перепевы баяна…
Ребята разбились на группы. Одни танцевали танго, другие — отбивали чечетку, третьи — пели хором, собравшись в кружок, или слушали любимых школьных солистов, аккомпанировавших себе на гитаре.
То обстоятельство, что все эти вокальные и музыкальные ансамбли «работали» в полную силу и в двух шагах друг от друга, видимо, никого не смущало и никому не мешало.
Однако были на борту и такие, кто не присоединялся ни к одной компании. Кое-кто просто стоял у борта, задумчиво глядя на проплывавшие мимо, залитые солнцем берега, или, не выдержав бессонной ночи, прикорнул где-нибудь в уголке; уединившиеся парочки чувствовали себя так, словно были одни на борту, ничего не слыша и не видя.
Петр и Нина стояли на корме, опершись о борт и глядя на расширяющийся водный клин за кормой баржи. Здесь особенно силен был запах воды и разогретой солнцем смолы.
Стояли и молчали.
Петр был растерян. Они переживали сейчас первую серьезную размолвку. До сих пор ссорились иногда из-за пустяков: кто-то опоздал, кто-то не выполнил какого-то обещания, что-то не так сказал. Порой спорили из-за книг, кинофильмов, вкусов, мнений.
Но сегодня разлад впервые возник на почве ревности.
Нина сидела за одной партой с красивым, холеным мальчиком — Юрой. Среди мальчиков Юра был примерно тем, кем Нина среди девочек, — признанным «номером первым». Он великолепно играл в теннис, пел под гитару песни собственного сочинения, тоже знал английский язык, элегантно одевался, был остроумен, умен, отлично учился. Казалось бы, роман между Ниной и Юрой неизбежен.
У них сложились с Ниной хорошие товарищеские отношения.
Но на этом злосчастном вечере, то ли выпив немного предварительно, то ли вообще от избытка чувств, Юра смотрел на Нину своим самым магнетическим «взглядом № 1», как он сам любил шутить, а стоило Петру отойти, немедленно приглашал ее танцевать. Танцевал же он прекрасно, что нельзя было сказать о Петре.
Провожая Нину на место, нежно брал ее под локоток, многозначительно пожимал руку. И наконец, в каком-то укромном уголке зала (но так, чтоб Нина слышала), окруженный замиравшими от восторга девчонками, он спел недавно сочиненную им душещипательную песню, где имя «Нина» рифмовалось с «морем синим», «быть любимым» и так далее.
Когда вся ватага школьников ринулась к барже, как-то так получилось, что Петра оттерли, он отстал, а Юра, взяв Нину за руку, стремительно увлек ее вперед, добежав до цели, поднял сильными руками и перенес через борт.
Вот и все.
Для Петра же все это не прошло даром. Постепенно его стало раздражать поведение этого «смазливого красавчика».
И переполнилась чаша терпения, когда Юра переносил Нину через борт баржи. Петру привиделось, что Юра поцеловал девушку.
Вот тогда-то он впервые в жизни испытал чувство ревности. Сначала он даже не понял. Просто у него вконец испортилось настроение, он готов был выкинуть соперника за борт, сказать Нине оскорбительные слова и, бросив на нее взгляд, полный невыразимого презрения, удалиться навсегда!
Однако ничего этого он не сделал, а с удивлением сказал себе: «Да, я ревную! Нину! Мою Нину!» Он был настолько поражен своим открытием, что решил немедленно поделиться им с… Ниной. Он подбежал к ней, но она не дала ему вымолвить слова:
— Тише ты, слышишь, Юрка поет! Это моя любимая песня. Замечательная!
— Когда кончишь слушать этого дурака, приходи ко мне на корму, — довольно громко сказал Петр и ушел.
Нина с удивлением смотрела ему вслед.
А он шел на корму и ругал себя. Почему «дурака»? Юрка был совсем не дурак. Почему не послушать? Песня ведь действительно хорошая. Это он повел себя как дурак. И вообще… А зачем он ее поцеловал? Почему она позволила? Буря чувств бушевала в его душе, пока, стоя у борта, он смотрел на расплывающийся за кормой клин.
Потом подошла Нина, просунула свою руку под его, прижалась к нему и неодобрительно сказала:
— А ты свинья.
— Я? — возмутился Петр. — Я? Может быть, ты?
— Ну знаешь… — Она выдернула руку.
— Знаю, очень даже знаю! Тебе не стыдно было крутить с ним весь вечер?
— Я? Крутила? Как тебе не стыдно!
— А зачем ты разрешила ему поцеловать себя? Я же видел!
Тут у Нины даже не нашлось слов. Она только смотрела на Петра широко открытыми глазами и молчала.