Ночное солнце
Шрифт:
«Не для этого я приехал, — невесело размышлял Петр, — не до выставок мне, а уж ходить по ним, так с Ниной. Может, она сама захочет показать мне столицу».
Но, судя по всему, Нина была далека от подобных мыслей.
Петр едва узнал ее. Она пришла в сногсшибательном платье, ресницы и губы слегка накрашены. Выглядела повзрослевшей, незнакомой. Они и поздоровались как малознакомые. Не бросились друг другу в объятия, не поцеловались, даже не улыбнулись. Просто подошли друг к другу. Вглядывались, будто двести лет не виделись.
«И месяца не прошло,
— Тебя не узнать, — сказал он, — может, подходить не надо было. Ты мне когда-то сказала: «Увидишь такой — не подходи, значит, это не твоя Нинка, а чья-нибудь чужая». Помнишь?
— Все это глупости, — отмахнулась она, — детство. Твоя, чужая, чья-то! Я своя, Петр. Я — моя. Расскажи, где ты остановился, как дела, что вообще происходит?
— Остановился у старого друга отца, устроился отлично, дела нормально. В конце месяца сдаю экзамены. Вот и все, что происходит. У тебя как?
«Дурацкий какой-то разговор, словно анкеты заполняем».
— Нормально, — в тон ему ответила Нина, — приняли. Буду учиться на филфаке МГУ. Квартиру мы получили шикарную. Шумновато было, все же улица Горького, но папа уже сделал специальные прокладки на окнах. Придешь — увидишь.
«Нет, так дальше этот разговор продолжаться не может, это бред какой-то», — Петр ничего не понимал.
— Я дал тебе слово приехать, вот я здесь, — сказал он.
Они медленно поднимались к Пушкинской площади. Навстречу шли люди, обгоняли их, беспрерывный поток машин мчался по широкой улице. В воздухе стоял неумолкающий шум, составленный из тысячи шумов огромного города.
— Спасибо. Я знаю, ты всегда держишь слово, — подтвердила Нина. — Хочешь мороженое? Зайдем сюда.
Она неожиданно свернула в какую-то дверь. И Петру ничего не оставалось, как последовать за ней. Нина по-хозяйски прошла в дальний конец длинного зала, выбрала столик, заказала пломбир и два бокала шампанского.
— Не захочешь, я твое выпью, — сказала она.
— Слушай, Нинка, — Петр наконец окончательно пришел в себя, — в чем дело? Что изменилось? Ты разлюбила меня? Почему ты ведешь себя так, будто не рада нашей встрече, будто не сама требовала, чтобы я приехал?
— Не говори глупостей. — Она положила свою руку на его. И он отметил яркий маникюр на ее ногтях — тоже нечто новое. — Ты прекрасно знаешь, что я рада. Просто закрутилась. Ты не представляешь, что тут было. Все эти дурацкие собеседования, новая квартира, папа с мамой, набросившиеся после долгой разлуки на любимую дочку. Ах, ох, словом…
Она избегала его взгляда и говорила, говорила… Рассказывала, видимо, важные для нее, но совершенно несущественные и неинтересные ему новости.
И вдруг взгляд ее обратился на дверь, в нем мелькнула досада, тревога. Петр обернулся. Между столиками шли двое элегантных парней, его ровесников, и две красивые девушки. Завидев Нину, они радостно замахали ей, с любопытством посмотрели на Петра и уселись за один из свободных столиков.
— Прости, Петр,
Она что-то настойчиво объясняла им, наверное, говорила о Петре, потому что те то и дело бросали взгляды в его сторону.
Наконец она вернулась. Лицо ее выражало досаду.
— Никуда не денешься от знакомых, — прошептала она.
— Это те, — спросил Петр, — или новые?
— Новые, — ответила Нина. — В каком смысле «те»? — спохватилась она.
— Скажи, Нинка, мы сможем повидаться вдвоем, — задал он новый вопрос, — я имею в виду наедине. Так, чтобы я мог поцеловать тебя, чтобы мы могли говорить, не оглядываясь?
Она не успела ответить — официантка поставила перед ними бутылку шампанского и многозначительно посмотрела в сторону Нининых друзей.
Петр нахмурился. Как быть? Послать им две? Встать и уйти? Поблагодарить? Он поступил по-мальчишески: наполнил свой бокал, выпил, вновь наполнил и выпил еще.
Нина с тревогой смотрела на него. Петр не любил пить, не пил обычно. А тут сразу полбутылки и еще наливает.
— Хватит, слышишь, Петр, хватит! — Она попыталась отнять у него бутылку.
— Почему? Они же прислали, чтоб мы пили. Или это только для тебя? Так пей! Иначе обидятся. Пей! — Он слегка повысил голос, у него шумело в голове, пот выступил на лбу.
Нина торопливо налила свой бокал, выпила. Друзья ее весело смеялись, дружески приветствовали их издалека.
— Пойдем! — решительно сказала Нина и, взяв Петра за руку, потащила к двери.
Они уже прошли половину улицы, когда Петр сообразил, что не расплатился.
— Нинка, надо вернуться, я не заплатил, — сказал он.
— Да неважно. Меня там знают. Идиоты! С этой бутылкой. Петр, ты стал здорово пить! — Она улыбнулась едва ли не впервые за это время. — В тебе просыпается мужчина.
— Это как понимать? — Он обиженно посмотрел на нее. — Значит, до сих пор я был бабой?
— Да нет, — уже снова равнодушным голосом сказала она, — до этого ты был мальчишкой, вьюношей, а ныне муж.
— Это по здешним понятиям я мужчина? Потому что полбутылки выхлебал? Скажи, Нинка, а вот эти твои пижоны, они когда-нибудь в глаза парашюты видели?
— Парашюты не видели, — резко ответила Нина, — а вот Женеву видели, они только что оттуда, со стажировки. Так что интереснее?
— Как я понимаю, для тебя — они, а для них — пол-литра…
Нина остановилась, пристально посмотрела на него.
— Нет, ты определенно стал мужчиной — уже хамишь, скоро, наверное, ударишь меня.
Ему стало стыдно. Нина права.
— Прости. Это твое шампанское. Или твои друзья. Или все эти последние дни. Уж больно много на мою долю досталось.
— А я при чем? — холодно спросила она.
— Ты больше всех при чем, — пробормотал он.
Нина посмотрела на часы.
— Ты извини, Петр, меня папа просил к девяти быть. Должны прийти гости. Ох, надоели эти гости! Но папа очень просил. Ты когда завтра свободен?