Ночной цирк
Шрифт:
— Что ты собираешься с этим делать? — спрашивает он, тыча пальцем в книгу, зажатую у нее под мышкой.
— Это тебя не касается, — отрезает она.
— Ты не можешь вмешиваться в то, что делает он, — напоминает Гектор.
— Знаю, знаю. Принцип невмешательства — одно из немногих правил, которое я уяснила. Я и не собираюсь ни во что вмешиваться, просто хочу разобраться в его методике, чтобы мне не пришлось тратить столько сил на цирк.
— В его методике! Это методика Александра, и тебе незачем совать
— Но это же игра, разве нет? — спрашивает Селия. — Разве она заключается не в том, чтобы преодолеть ограничения, с которыми сталкивается магия, оказавшись у всех на виду, в мире, где никто в нее не верит? Это испытание воли и самообладания, а не мастерства.
— Это испытание силы, — возражает Гектор. — А ты слаба. Куда слабее, чем я думал.
— Тогда позволь мне проиграть, — просит она. — У меня нет сил, папа. Я так больше не могу. Это не тот случай, когда ты можешь распить бутылочку виски после того, как будет объявлен победитель.
— Победителя не объявляют, — заявляет отец. — Игру нельзя остановить, ее можно только довести до конца. Уж это-то ты должна была понять. Раньше ты была посмекалистей.
Глядя на него, Селия прокручивает в голове его слова, вспоминая все уклончивые ответы насчет правил игры, которыми он пичкал ее все эти годы. Постепенно из разрозненных кусочков начинает собираться общая картина, и главный принцип состязания становится очевидным.
— Победителем будет тот, кто устоит, когда у другого не останется сил держаться, — произносит Селия, с ужасом понимая, что это означает.
— Это весьма грубое обобщение, но достаточно верное.
Отвернувшись, Селия прижимается ладонью к двери квартиры Марко.
— Прекрати всем своим видом показывать, будто любишь этого мальчишку, — шипит Гектор. — Ты должна быть выше этой ерунды.
— Ты готов принести меня в жертву, — тихо говорит она. — Дать мне уничтожить себя только ради того, чтобы ты мог что-то доказать. Ты втянул меня в эту игру, зная, насколько высоки ставки, и позволил мне считать, что это просто испытание наших способностей.
— Не смотри так, словно считаешь меня бесчеловечным.
— Ты же насквозь прозрачный, — огрызается Селия. — Откуда в тебе взяться человечности?
— Даже будь я таким, как прежде, я сказал бы тебе то же самое.
— Что будет с цирком после окончания поединка? — спрашивает Селия.
— Цирк — это просто арена, — пожимает плечами Гектор. — Стадион. Нарядный Колизей. Став победителем, ты можешь и дальше играться с ним, но я не вижу смысла в его существовании после состязания.
— Полагаю, в дальнейшем существовании людей, что оказались вовлечены во все это, ты тоже смысла не видишь? — спрашивает Селия. — Их жизнь — разменная монета в твоей игре?
— Издержки есть всегда, — говорит Гектор. — Это тоже часть поединка.
— Почему же ты никогда не говорил мне об этом раньше? И зачем
— Раньше я не думал, что ты можешь проиграть.
— Видимо, ты хочешь сказать — умереть, — поправляет его Селия.
— Это технические тонкости, — говорит отец. — Игра может закончиться, когда на поле останется только один игрок. Другого способа завершить игру нет. Так что нечего тешить себя глупыми надеждами, что, когда все завершится, ты и дальше сможешь путаться с этим слабаком, которого Александр откопал на лондонской помойке.
— Кто же остался? — спрашивает Селия, пропуская его последнее замечание мимо ушей. — Ты говорил, что ученик Александра выиграл предыдущее состязание, что с ним стало?
Ответ Гектора сопровождается язвительным смехом:
— Она вяжет из себя узлы в столь обожаемом тобой цирке.
Игра с огнем
Только пламя освещает этот шатер. Дрожащее, ослепительно белое пламя, напоминающее факел на площади.
Ты видишь глотателя огня на полосатом постаменте. В руках он держит пару длинных спиц. Маленькие огненные протуберанцы пляшут на их концах, которые он вот-вот заглотит целиком.
На другом постаменте женщина играет двумя пылающими шарами на длинных цепях. Шары описывают круги и восьмерки, оставляя в воздухе яркий след. Движения женщины столь стремительны, что кажется, будто у нее в руках вовсе не шары на цепях, а сотканные из огня ленты.
Неподалеку сразу несколько артистов жонглируют горящими факелами, запуская их высоко в воздух. Время от времени они перебрасывают их друг другу, взметая снопы искр.
Чуть поодаль на разной высоте установлены горящие обручи, и сквозь них с легкостью проскакивают гимнасты, словно не замечая, что они объяты пламенем.
Наконец ты видишь девушку, у которой пламя горит прямо в ладонях. Она лепит из него огненных змеев, цветы — что пожелает. Из руки вылетают сияющие кометы и птицы, вспыхивая и исчезая, словно фениксы.
Она с улыбкой смотрит на тебя, и белые язычки пламени у нее руках, подчиняясь неуловимому движению пальцев, превращаются то в лодку, то в книгу, то в пылающее сердце.
Ничем не примечательный поезд пыхтит через поля, выплевывая в небо облака серого дыма. Черный как смоль паровоз тянет за собой такие же черные вагоны. В вагонах с окнами стекла затемнены, вагоны без окон просто угольно-черные.
Поезд едет тихо: ни свистков, ни гудков. Не стучат и не скрипят колеса, неслышно катясь по рельсам. Следуя без остановок по своему маршруту, он почти не привлекает внимания.