Ночной цирк
Шрифт:
— А сколько твоих учеников предпочли сами завершить игру? — поворачивается к нему человек в сером костюме. — Семеро? И твоя дочь будет восьмой?
— Больше этого не произойдет, — жестко говорит Гектор.
— Она возненавидит тебя, если победит. А может, уже возненавидела.
— Она победит. Не пытайся отрицать, что она с самого начала значительно превосходит твоего игрока.
Человек в сером костюме протягивает руку в сторону факела, усиливая голоса, доносящиеся из-за пределов площади, чтобы Гектор мог услышать, как его родная
— По-твоему, так звучит превосходство? — спрашивает он, опуская руку, и голос Селии опять теряется в общем гуле.
Гектор ничего не отвечает, но его лицо, озаренное языками пламени, искажает гримаса злости.
— Сегодня здесь погиб невинный, — продолжает человек в сером костюме. — Тот, кто был очень дорог твоей дочери. Если она еще не была сломлена, это может стать последней каплей. Ты этого добивался? Неужели все предыдущие состязания ничему тебя не научили? Невозможно предугадать, как все обернется. Ни у одной из сторон нет никаких гарантий.
— Игра еще не окончена, — заявляет Гектор и растворяется в пляске света и тени.
Человек в сером костюме продолжает путь, ныряя под бархатный занавес, отделяющий площадь цирка от остального мира.
Прежде чем окончательно покинуть цирк, он ненадолго останавливается и в задумчивости разглядывает часы над воротами.
Боль и наслаждение
Некогда скромно обставленная и довольно просторная, квартира Марко кажется тесной из-за сгруженной в нее разномастной мебели. Все, что рано или поздно наскучивало Чандрешу, вместо того чтобы отправиться прямиком на свалку, оказывалось в этом чистилище.
Здесь слишком много книг и слишком мало полок, чтобы их вместить, поэтому они стопками стоят на антикварных китайских стульях и шелковых пуфиках.
На каминной полке часы работы герра Тиссена. Циферблат окружают крошечные книги, страницы которых поочередно перелистываются по мере бега секундной стрелки. Часовая тем временем подбирается к трем часам ночи.
Страницы настоящих книг на столе перелистываются гораздо медленнее. Марко штудирует рукописные тома, делая короткие выписки и расчеты на листах бумаги. Снова и снова он вычеркивает знаки и цифры, откладывает одни книги и берет другие, чтобы потом опять вернуться к только что отброшенным.
Неожиданно входная дверь распахивается, щелкнув замками и громко звякнув засовом. Марко вскакивает, опрокидывая пузырек чернил на разбросанные по столу бумаги.
На пороге стоит Селия. Непослушные завитки выбиваются из заколотых на затылке волос. Накинутый на плечи кремовый плащ кажется слишком легким для стоящей на дворе погоды.
Лишь после того как она проходит в комнату и дверь за ней захлопывается, Марко замечает, что платье под плащом залито кровью.
— Что случилось? — спрашивает он. Рука, потянувшаяся, чтобы поднять чернильницу,
— Ты прекрасно знаешь, что случилось, — отвечает Селия. Ее голос спокоен, но лужица чернил, разлитая по столу, подергивается рябью.
— Ты в порядке? — спрашивает Марко, шагая ей навстречу.
— Я совершенно точно не в порядке, — говорит Селия, и чернильница начинает ходить ходуном. Чернила проливаются еще сильнее, черные капли брызгают на белоснежные рукава рубашки Марко, сливаются с чернотой его жилета. Он оставляет это без внимания, с ужасом глядя на ее залитое кровью платье: пронзительно алое пятно, ярко выделяющееся на светлом атласе и скрывающееся под черной бархатной вышивкой.
— Селия, почему ты в крови? — допытывается он.
— Я попыталась, — начинает Селия, но голос срывается, и она вынуждена повторить еще раз. — Я попыталась все исправить. Я думала, вдруг у меня получится. Ведь я так давно его знаю. Я думала, вдруг это все равно что заставить часы снова идти. Я точно понимала, что не так, но не могла ничего исправить. Я так хорошо его знала, но это… это не помогло.
Рыдания, поднимавшиеся в ее груди, вырываются наружу. Слезы, которые она сдерживала несколько часов, ручьями текут из глаз.
Марко бросается к ней и крепко прижимает к груди.
— Мне так жаль, — повторяет он, как заклинание, пока она не затихает. Наконец ее напряженные плечи расслабляются, и она успокаивается в его объятиях.
— Он был моим другом, — тихо шепчет она.
— Знаю, — говорит Марко, вытирая ей слезы и оставляя на щеках чернильные полосы. — Мне очень жаль. Я не знаю, что произошло. Что-то разладилось, и я не могу понять, что именно.
— Это из-за Изобель, — говорит Селия.
— Что?
— Изобель напустила чары на цирк, на нас с тобой. Я знала об этом, но не думала, что эти чары на что-то влияют. Как выяснилось, я ошибалась. Я не знаю, почему именно сегодня она решила их разрушить.
Марко тяжело вздыхает.
— Она так решила, потому что я наконец сказал ей, что люблю тебя, — признается он. — Я должен был сделать это много лет назад, но сделал только сегодня. Мне показалось, что она восприняла все довольно спокойно, но я ошибся. Что там делал Александр, я понятия не имею.
— Он пришел, потому что я его об этом просила, — говорит Селия.
— Зачем тебе это было нужно? — не понимает Марко.
— Я хотела, чтобы он вынес вердикт, — объясняет она, и ее глаза вновь наполняются слезами. — Чтобы все закончилось и мы могли быть вместе. Я думала, что, увидев цирк своими глазами, он сможет определить победителя. Я не знаю, чего еще они от нас ждут. Как Чандреш узнал, что он будет в цирке?
— Не знаю. Я не знаю даже, какого черта его самого туда понесло, но он так настаивал, что должен отправиться один, что я решил проследить за ним, присмотреть. Я отлучился всего на несколько минут, чтобы поговорить с Изобель, а к тому моменту, когда я вернулся…