Ночной Дозор
Шрифт:
В сумрачном мире квартира производила чуть лучшее впечатление. Никакой гнусной флоры, никаких следов Тьмы. Кроме черной воронки, конечно. Она царила… я видел ее всю, от черенка, крутящегося над головой девушки, до раскинувшегося на тридцатиметровой высоте соцветия.
Вслед за Светланой я прошел в единственную комнату. Тут все-таки было уютнее. Теплым оранжевым пятном светился диван, причем не весь, а уголок у старомодного торшера. Две стены были закрыты книжными полками, поставленными одна на другую, семь полок в высоту… Понятно.
Я
Как много вас до сих пор, девочек и мальчиков неопределенного возраста, воспитанных родителями-шестидесятниками. Как много вас, несчастных и не умеющих быть счастливыми. Как хочется вас пожалеть, как хочется вам помочь. Коснуться сквозь сумрак — чуточку, совсем несильно. Добавить немножко уверенности в себе, капельку оптимизма, грамм воли, зернышко иронии. Помочь вам, чтобы вы смогли помочь другим.
Нельзя.
Каждое действие Добра — соизволение проявить активность Злу. Договор! Дозоры! Равновесие мира?
Терпи или сходи с ума, нарушай закон, иди сквозь толпу, раздавая людям непрошеные подарки, ломая судьбы и ожидая, за каким поворотом выйдут навстречу бывшие друзья и вечные враги, чтобы отправить тебя в сумрак. Навсегда…
— Антон, как ваша мама?
Ах да. У меня, пациента Антона Городецкого, есть старушка мама. У мамы остеохондроз и полный комплект болезней пожилого возраста. Она тоже пациентка Светланы.
— Ничего, все нормально. Это я что-то…
— Ложитесь.
Я задрал рубашку и свитер, лег на диван. Светлана присела рядом. Пробежала теплыми пальцами по животу, зачем-то пропальпировала печень.
— Больно?
— Нет… сейчас нет.
— Сколько вы выпили?
Я отвечал на вопросы, выискивая ответы в памяти девушки. Вовсе не стоило выглядеть умирающим. Да… боли тупые, несильные… После еды… Вот сейчас чуточку заныло…
— Пока гастрит, Антон… — Светлана убрала руки. — Порадоваться нечему, сами понимаете. Я сейчас выпишу рецепт…
Она поднялась, пошла к двери, сняла с вешалки сумочку.
Все это время я следил за воронкой. Ничего не происходило, мой приход не вызвал усиления инферно, но и ослабить его не смог…
— Антон… — Голос шел сквозь сумрак, и я узнал Ольгу. — Антон, воронка уменьшилась на три сантиметра. Ты где-то сделал правильный ход. Думай,
Верный ход? Когда? Я ведь ничего не совершил, просто нашел повод для визита!
— Антон, у вас еще остался омез? — Светлана, присевшая за стол, посмотрела на меня. Заправляя рубашку, я кивнул:
— Да, несколько капсул.
— Сейчас придете домой, выпьете одну. А завтра купите еще. Будете пить две недели, перед сном.
Светлана явно была из тех врачей, что верят в таблетки. Меня это не смущало, я тоже в них верил. Мы, Иные, испытываем перед наукой иррациональный трепет даже в тех случаях, когда достаточно элементарного магического воздействия, тянемся за анальгином или антибиотиками.
— Светлана… простите, что спрашиваю. — Я виновато отвел глаза. — У вас неприятности?
— С чего вы взяли, Антон? — Она не перестала писать и даже не взглянула на меня. Но напряглась.
— Мне так кажется. Вас кто-то обидел?
Девушка отложила ручку, посмотрела на меня — с любопытством и легкой симпатией.
— Нет, Антон. Что вы. Это зима, наверное. Слишком долгая зима.
Она натянуто улыбнулась, и воронка инферно качнулась над ней, хищно повела черенком…
— Небо серое, мир серый. И делать ничего не хочется… все смысл утратило. Устала я, Антон. Вот весна наступит — все пройдет.
— У вас депрессия, Светлана, — ляпнул я, прежде чем сообразил, что вытянул диагноз из ее же памяти. Но девушка не обратила на это внимания.
— Наверное. Ничего, вот солнышко выглянет… Спасибо, что беспокоитесь, Антон.
На этот раз улыбка была более искренняя, хотя все равно вымученная.
Сквозь сумрак раздался шепот Ольги:
— Антон, минус десять сантиметров! Воронка приседает! Антон, аналитики работают, продолжай общение!
Что я делаю правильно?
Этот вопрос — он пострашнее, чем «что я делаю неправильно». Если ты ошибаешься — достаточно резко сменить линию поведения. Вот если попал в цель, сам того не понимая, — кричи караул. Тяжело быть плохим стрелком, случайно угодившим в яблочко, пытающимся вспомнить движение рук и прищур глаз, силу пальца, давящего спуск… и не признавая, что пулю направил в цель порыв безалаберного ветра.
Я поймал себя на том, что сижу и смотрю на Светлану. А она на меня, молча, серьезно.
— Простите, — сказал я. — Светлана, простите, ради Бога. Ввалился вечером, лезу не в свое дело…
— Ничего. Мне даже приятно, Антон. Хотите, я напою вас чаем?
— Минус двадцать сантиметров, Антон! Соглашайся!
Даже эти сантиметры, на которые уменьшается вихрь обезумевшего инферно, подарок судьбы. Это человеческие жизни. Десятки или даже сотни жизней, вырванные у неминуемой катастрофы. Не знаю, как это происходит, но я повышаю сопротивляемость Светланы к инферно. И воронка начинает таять.