Ночной гонец
Шрифт:
Она сняла передник и корсаж, села на камень у воды. День был серый и пасмурный, точно нахохлившаяся ворона, что сидела на макушке ели. Ботилла съежилась, она дрожала от холода, сидя в одной юбке и сорочке. Она уже продрогла до костей, хотя еще не коснулась воды.
— Ручей, ты знаешь, что я невиновна, помоги мне!
День был холодный и ветреный. В такую стужу не мудрено схватить ломоту, а то и чахотку, если остыть в студеной воде. Она оробела. Для тайного испытания лучше дождаться солнечного дня.
Она оделась и пошла прочь от ручья.
А
— Берегитесь колдуньи! Бегите от нее, бегите!
Худая слава шла о ней.
Никто не хотел доносить на нее, но и заступиться — никто не заступался. Односельчане не знали, верить ли молве, однако все ее сторонились. Никто не подошел к ней и не сказал: «Ты вовсе не колдунья! Ты по-честному видалась в лесу со своим суженым! Нечистый не сосал твою грудь, это просто-напросто метка от ожога».
Что сказали бы батюшка с матушкой, если б проведали про красную метку? Ведь они еще про это не знали. Не знали они ничего и о худой славе. Если б они знали, как их дочь боится погубить свою грешную душу!
Однажды, когда она проходила мимо усадьбы Боккагорд, Ботилле показалось, будто ей что-то бросили в спину. Она оглянулась. На земле лежал раскаленный уголек, шипевший, как змей. Этим угольком кинули в нее.
Куда бежать? Ее сторонятся, как прокаженной, почитают за колдунью. Где ей укрыться? Все вытерпела бы, лишь бы освободиться от нечистого. Ему она не давала обещания. Она давала клятву только одному человеку из леса.
«Обрученные! Неразлучные! На веки вечные!»
Пускай ее сторонятся, пускай бросают ей вслед раскаленные уголья — это все она стерпит. Ибо суд людской над ней не властен. Один господь бог волен судить ее, и суд божий свершится в Чистом ручье. Вода открывает свои объятия невиновной, а виноватую не принимает, виноватая очистится лишь в огне костра. Когда в прошлом году в Конге жгли на костре колдунью, дымом опалило урожай во всем уезде. Вода божья на земле не примет колдунью. А Чистому ручью ведома ее тайна. Колдунью он не примет, а ей раскроет свои объятия.
Девица знала, где ей укрыться. Она пошла к ручью.
Был ясный, солнечный день. Рождественский пост миновал, снег выпал и стаял, от талой воды ручей переполнился и затопил луг. Нигде нет такой воды, как в Чистом ручье, текущем на север. Она исцеляет людей, от нее пропадает парша, сходят струпья и болячки. От этой воды холсты становятся ослепительно белыми, будто их вымыли в потоке, текущем от престола царя небесного. Эта вода чиста и прозрачна, словно капли утренней росы. Эта вода откроет волю божью всему миру.
Водою крестился Христос; она коснулась чела его, и с той поры она таит в себе святую истину, от которой содрогается земля и небеса разверзаются для людей.
Девица спустилась к ручью. Солнечные блики лежали золотыми нитями на голых ивовых ветвях, на мокром лугу, на воде, текущей с тихим звоном в тени ветвистых
Она огляделась вокруг, на лугу не было видно ни души. Тогда она сняла одежду и повесила ее на ветвях ивы. Она скинула башмаки и встала босыми ногами на холодные скользкие камни у края воды. Ступни у нее заныли от холода. Потом она расстегнула корсаж и сняла сорочку.
Девица стояла нагая, какой она некогда явилась на свет божий. Солнце мягко освещало ее молочно-белое тело. Маленькая красная метка на левой груди алела, будто вишня на ветке в разгар лета. Ока склонилась над ручьем:
— Ручей, прими меня! Открой мне правду! Помоги мне!
Она взглянула на красную метку. Тело билось в ознобе, в огне полыхала душа.
«Гусем поплывешь, чертовка!» Но ручей журчал успокоительно и мирно; она прислушалась к нему, и на душе у нее стало так легко и спокойно, как в те тихие ночи, когда ее голова покоилась на руке суженого. Она смотрела на чистую божью воду, прозрачную до дна, слушала ее журчание, и страх у нее пропал.
Она стояла, склонившись над ручьем, до тех пор, пока ноги сами не начали скользить на мокрых илистых камнях. Ей не надо было даже приседать, чтобы погрузиться в воду. В тот миг она даже не знала, упала ли она по доброй воле в объятия воды, или это вода сама поднялась и обняла ее тело большой спокойной волной. Она обхватила грудь руками, и тело ее встретилось с водой.
Ботилла упала навзничь. Ручей принял ее, и она погрузилась в него. Что-то забилось в глубине, по воде пошли пузыри. Но это длилось недолго — пузыри пропали, и вода успокоилась. И вскоре снова наступила тишина.
Ручей бежал, как прежде, затопляя луг. Переполненный талой водой, он катился спокойно, тихонько звеня, будто серебряный колокольчик. Птичьи голоса не раздавались в лозняке, но воздух был наполнен голосами воды.
Пошла девица к ручью и не воротилась.
«Живым я вам не дамся!»
В первое воскресенье после поста пастор господин Петрус Магни огласил в альгутсбудской церкви указ, составленный и присланный ленсманом Оке Йертссоном из Хеллашё. Прихожане слушали указ внимательно, по как на мужских, так и на женских скамьях люди заметили, что господин Петрус Магни читал столь тихо и неразборчиво, что приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова. Даже и четвертая часть собравшихся не согласилась бы с теми прихожанами, кто полагал, что о заслугах пастора надо судить по его умению читать указы ленсмана, писанные неразборчиво. Но на этот раз прихожане не без причины обвиняли альгутсбудского пастора в небрежении к своим обязанностям. Пусть указ и был написан неразборчиво, но пастор должен бы заранее разобраться в нем, чтобы читать его людям в церкви, не мямля и не заикаясь. Чтобы взять в толк, о чем гласил указ, нужен был слух чуткий, как у оленя.