Ночной Орел
Шрифт:
— Нет еще, пан доктор. Мы тут обсуждали…
— Отставить обсуждения! Шагом марш вниз, а мы тут до завтрака немного займемся. Натощак человек лучше соображает.
Ивета побежала готовить завтрак, а Коринта уселся на кучу сена и выхватил из кармана листки бумаги, заполненные какими-то чертежами и длинными вереницами цифр. Вид у доктора был при этом такой, словно он разработал план генерального сражения, которое принесет быструю и полную победу над всеми фашистскими армиями. Глаза его сверкали, усьг топорщились, обычно бледные щеки порозовели.
Видя столь необыкновенное состояние своего врача, Кожин приготовился услышать любую
— Слушайте, пан Кожин. Слушайте, смотрите и удивляйтесь!
Доктор протянул Кожину один из листков бумаги и продолжал с большим жаром:
— Вот эту кривую я провел от сосны, на которую вы изволили свалиться. Высоту, с которой вы упали, я условно принял за пятнадцать метров… Погодите, не возражайте, слушайте дальше. Вот три пункта, над которыми в ту ночь заметили загадочный бесшумный снаряд. Наблюдатели всех трех пунктов указывают разную высоту. По мере приближения к К-ову снаряд летел все ниже и ниже. Скорость движения тоже наблюдалась разная. Она почему-то затухала и сходила на нет вместе с высотой. Расчеты показывают, что снаряд мог упасть именно на ту сосну, под которой мы вас нашли…
Кожин не выдержал и ворвался в эти рассуждения:
— Но при чем тут снаряд, доктор? Я ничего не понимаю!..
— Не понимаете?
Коринта откинул голову и, устремив на Кожина торжествующий взгляд, с расстановкой произнес:
— Вы и были тем загадочным снарядом, пан Кожин!
Сержант рассмеялся. Он принял заявление доктора как розыгрыш:
— Вы, конечно, шутите, пан доктор.
— Нисколько. Не стал бы я ради глупой шутки не спать всю ночь и делать все эти расчеты. Картину всего события, пережитого вами, я смоделировал так. Вы прыгаете с высоты трех тысяч метров… Кстати, в котором часу это было?
— В двадцать три часа двенадцать минут. Это абсолютно точно.
— Хорошо. Итак, вы прыгаете и в пределах первой тысячи метров обнаруживаете неисправность парашюта. Вам угрожает гибель. У вас остаются считанные секунды. И тут вы — сознательно или бессознательно, не мне судить, — принимаете какие-то меры для своего спасения. На это уходит еще около двадцати секунд, и в результате вы еще на тысячу метров приближаетесь к земле. Но вот включается новая, никому еще не известная сила, которой вы один умеете пользоваться. И в тот же миг отвесная прямая вашего падения резко отклоняется в сторону. Ваше свободное падение превращается в стремительное скольжение с крутой воздушной горы. Скорость, набранная падением, угасает, и одновременно с этим невидимая воздушная гора становится все более пологой, приближаясь к горизонтали. Если бы вы пролетели от злополучной сосны еще хотя бы один километр, вы приземлились бы мягко, словно на перину, не ощутив ни малейшего удара о землю. Но именно над сосной таинственная сила почему-то отключилась. В тот же миг вы рухнули на сосну всей своей тяжестью…
— Позвольте, доктор! По-вашему, значит, я летел просто так, своим ходом?
— Я не знаю, как, почему или на-чем вы летели, но я нисколько больше не сомневаюсь, что вы именно летели, что в наш лес из окрестностей Б. вы попали по воздуху. Мои расчеты основаны на данных о высоте и скорости вашего первоначального падения, после того как вы покинули самолет, о высоте и скорости полета загадочного снаряда и, наконец, о той предполагаемой высоте, с которой вы упали на сосну. Получилась строжайшая закономерность,
— Нет, доктор, этого я не знаю.
— И у вас нет никаких предположений на этот счет?
— Ни малейших.
— Вы можете дать мне честное слово?
— Даю вам, доктор, честное комсомольское слово, что мне ничего не известно о том, как я попал в ваш лес, и что у меня нет на этот счет никаких разумных предположений. И тем не менее вашей версии о полете я поверить не могу. Это самое нелепое из всего, что тут можно допустить.
Коринта не обиделся. Он понимал, что и в Кожине сейчас говорит обыкновенный здравый смысл, одолеть который не так-то просто. Поэтому он настойчиво продолжал твердить свое:
— К сожалению, пан Кожин, здесь вообще ничего больше нельзя допустить. Разве что ангела-хранителя. Но это, пожалуй, ни вам, ни мне не к лицу. Остается версия о свободном полете. Единственная логически обоснованная версия, которую придется принять, какой бы нелепой она на первый взгляд ни казалась. Главная загадка этой версии заключается в той неведомой силе, которая превратила ваше падение в полет. Мы должны проникнуть в эту тайну, должны узнать, что это за сила и как она действует. Это наш с вами долг, пан Кожин. Долг перед наукой, перед человечеством.
Последние слова Коринта произнес с необычайным волнением и даже торжественно.
Кожин растерянно спросил:
— Но как это сделать?
— Прежде всего вы должны отбросить ложный стыд и рассказать мне откровенно все, что вы пережили и перечувствовали с того момента, когда покинули самолет, вплоть до того, когда ударились о крону сосны и потеряли сознание. Вам понятно, о чем я вас прошу?
— Понятно… Это не так уж трудно. Я и сам решил рассказать вам все без утайки.
И Кожин подробно рассказал доктору о том счастливом мгновении, которое ему довелось пережить в детстве, и о том удивительном состоянии, которое он сумел в себе вызвать благодаря этому воспоминанию, находясь на волосок от смерти.
Коринта слушал Кожина с жадным вниманием и, когда тот кончил, взволнованно произнес:
— Как жаль, что вы летели в кромешной тьме!.. Но ничего, теперь мы знаем, что нам нужно искать!
— Искать? Что ж тут можно искать, доктор?
— Ну, уж конечно, не бесшумный снаряд! Этим пусть занимается обер-лейтенант Крафт. А мы с вами будем…
Он не договорил. Во дворе вдруг яростно залаяла собака, заставив собеседников вздрогнуть и насторожиться.
20
— Неужели опять немцы? — шепотом спросил Кожин, доставая из-под подушки пистолет.
Коринта заглянул в слуховое окно:
— Никого не видно.
На лестнице послышались быстрые шаги. На чердак поднялась Ивета.
— Кто там пришел? Немцы? — почти одновременно спросили мужчины.
— Нет, не немцы. К Влаху пришел какой-то горбатый пастушок. Может, — нищий, может, корову потерял. Влах с ним во дворе говорит. Слышите, как Тарзан надрывается!..