Ночной Странник
Шрифт:
Немного пахла конским потом, немного – мускусом и кислым молоком. Чуждо. Нечеловечески.
Он мог бы ее взять.
И понял, что мог бы ее и убить, приди ему в голову такой каприз.
Мог бы сделать все что угодно. Убить Грисму, править вместо него. Управлять толпой обезумевших, завшивленных, надышавшихся галлюциногенными испарениями дикарей. Или поубивать их всех и отправиться дальше. Не было над ним ни закона, ни религии – ничего. Был он здесь один. Мог делать все или ничего. Обе возможности казались достаточно скучными и ни к чему не приводили. Мир нигилизма.
Он
Королева…
Ему захотелось смеяться.
Это непрофессионально.
– Иди сюда… – простонала она.
Во дворе внезапно раздался какой-то шум. Стук дверей, топот множества ног, крики, что-то с шумом рухнуло, собаки взорвались яростным лаем.
Они отскочили друг от друга. Драккайнен схватил штаны, впрыгнул в сапоги, кое-как охватывая голенища ремнями, воткнул голову в шлем и с одними наручными щитками в зубах взглянул на королеву, что сжалась на помосте, глядя на него влажными глазами, словно перепуганная крыска.
За дверьми загремел яростный растущий рев. Протяжный, от которого по спине бежали мурашки. Точно такой, как издавал княжич во время поединка.
– Безумный Крик… – прошептала она. А потом ее зубы обнажились в сумасшедшей ухмылке. – Идут мои дети! Ты их призвал! Близится холодный туман!
Драккайнен смерил ее тяжелым взглядом, все еще сжимая наручные щитки в зубах, и дернул дверь.
На площади царил полный хаос. Можно было увидеть воинов в шлемах, но без штанов или полностью одетых, но без оружия. Люди бессмысленно метались во все стороны, то и дело сталкиваясь. Зажгли факелы вдоль частокола, и теперь площадь была залита нервным, как при пожаре, светом. Мокрые факелы сыпали искрами и коптили, кто-то споткнулся о бочку и упал, кто-то орал неясные приказания, но его никто не слушал. Над всем этим вставало понурое ворчание рога.
Драккайнен нашел невымощенный кусок площади и воткнул меч в землю, после чего сунул пальцы в отверстия кожаной перчатки, соединенной с наручами.
– Что за бардак… – пробормотал невнятно по-хорватски, затягивая зубами ремешки. Ударил ладонью по доспеху, вынул меч и сунул его под мышку. – Среди ночи… А у меня свиданка в самом разгаре… С королевой, piczku materi…
Кто-то выскочил из-за его спины. Вуко ударил его в грудь раскрытой ладонью, прихватил в горсть кольчугу, притянул к себе:
– Что происходит?! Куда летишь?!
– Пробужденные… – проблеял тот, дыша запахом старого пива. – Пробужденные…
– Все уже и так пробуждены, баранья голова! – рявкнул Драккайнен. Оттолкнул его на стену бани и двинулся к воротам.
Дикий боевой вопль раздался снова, замораживая кровь в жилах. Воины останавливались и стихали на миг-другой.
Княжич стоял под дождем с мечом и щитом в руках. Полуголый, только в меховых сапогах и исподнем. Драккайнен не узнал его в первый момент, потому что Грисмальфи нарисовал себе на лице и груди черные широкие зигзаги. Стоял и издавал загробный рев, от которого звенело в ушах. Ответ был хоровым, словно отзывалась
Видать, я его изрядно долбанул, подумал Драккайнен с сочувствием.
– Грисмальфи, нет! – пискляво надрывалась какая-то девица, захлебываясь пронзительным плачем.
– Встану в руинах живым последним, – крикнул княжич. – Не отступлю и слез не сроню! Мир пусть рыдает, враги пусть бегут. Умершие встанут со мной пусть. Пусть помнят живые. Бога разбудит пусть песнь о последнем живом! Плачь, Хинд, над неотступившим! Иду я! Тот, кто путь преградит! Не пройдете!
Это какой-то обряд, подумал Драккайнен. Остальные расступились, дав Грисмальфи пройти. Стражники морочились с засовами на малых дверях в центре ворот – деревянных дверок размером с человека, снаружи щетинившихся железными шипами. Они чуть приотворились, Грисмальфи протиснулся в щель и растворился во тьме.
Они столпились над главными воротами, чтобы увидеть, как героический сын владыки станет смывать позор вчерашнего поражения. За ужином над ним смеялись, а теперь в их глазах стояли слезы – когда он жертвует собой в припадке мужества. Будет он там стоять и отгонять наркотические видения, размахивая своим прямым мечом. Будет колоть туман и разгонять испарения.
Герой.
Странник протиснулся сквозь испуганно сбившуюся группку воинов на ступенях и вышел на настил из мокрых брусьев над воротами.
Ничего не было видно. Даже тумана.
Только Грисмальфи, стоящего во тьме, с телом, изукрашенным черными зигзагами, высекающего снопы искр клинком о край щита.
– Там ничего нет, – сказал громко Драккайнен. – Нет чудовищ. Это мороки. Туман ядовит.
Горелый Гнев, стоящий рядом, схватил его за руку и молча указал на лежащий на навесе безголовый труп стражника. Того самого, с которым Драккайнен разговаривал несколько часов назад. Над воротами торчало обломанное копье, лапы чудовища на нем не было.
Вуко открыл рот, но ничего не сказал.
Сперва показалось испуганное стадо оленей. Самец, самка и четыре штуки молодняка. Выскочили из леса и погнали в сторону крепости, игнорируя Грисмальфи, будто он их совершенно не интересовал.
Туман внезапно затопил деревья и залил поляну, словно приливная волна. Захлестнул бегущих зверей и, прежде чем они исчезли, Драккайнен в остолбенении заметил, что мчащийся вперед рогач распадается на идеально квадратные кусочки – как проскочив сквозь сетку лазерных лучей. Встряхнул головой.
– Там ничего нет, – повторил.
А потом вспомнил существо, которое зарубил. Туман или нет, но тварь была реальна и дьявольски опасна. Царапины на коже все еще горели, словно муравьиные укусы.
Сделалось холодно. Вуко взглянул сквозь термический фильтр и увидел, как перед стоящим с обнаженным мечом Грисмальфи густеет столп тумана, как мелькает в нем нечто кривоногое, большое и человекообразное, будто разъяренная горная горилла.
Кто-то вскрикнул. В обычном зрении тварь была сгустком тьмы. Косматым мраком, в котором лишь посверкивали раскаленной краснотой глаза да палисад мощных зубов.