Ночной Странник
Шрифт:
Драккайнен бежал. Вскидывая подвернутую ногу, хромая и подскакивая.
Даже одежда Грисмальфи старела. В один миг покрылась пятнами, металлическая оковка почернела, вышивка свешивалась клочьями истлевших ниток.
А над всем этим возносилась бесконечная жалоба, словно крик пытаемой баньши.
Вуко добежал и остановился в позиции кота, позволяя вывихнутой ноге чуть касаться земли.
Под ускорением жалоба была низким вибрирующим гудением, полным инфразвуков.
Он не успел.
Прежде чем клинок опустился,
Это не была пыль.
Музыкант с крысиной головой распадался на ночных мотыльков. Толстых, с металлически лоснящимися брюшками и крыльями, будто маленькие черные пелерины. Сотни маленьких насекомых, улетающих в ночь.
Меч прорезал пустоту.
Грисмальфи неподвижно лежал на земле с побледневшими черными глазами, смотрящими в бездонное небо. Не моргал, несмотря на мелкие капли дождя, падающие ему прямо в зеницы.
Был легок, словно пустая скорлупа. Напоминал сброшенную шкурку змеи, но черт его лица было не рассмотреть. Казался мумией.
Туман развеивался. Остался только дождь.
Вуко ударил навершием шлема в ту часть ворот, на которой не было колышков, и услышал, как внутри заскрежетали запоры.
Они расступились молча, когда он шел, прихрамывая, с мертвым княжичем на руках.
Положил его на столе в большом зале, подле угасшего костра.
Смотрел, как они входят следом, становясь под стенами, будто боясь приближаться.
– Это твой сын, Грисма! – крикнул Драккайнен. На щеках ходили желваки. – Он должен был править после тебя, но погиб, чтобы тебя защитить. Погиб, разгоняя копьем туман. Встав против бури. Коля мечом вулкан. Рубя землетрясение. Затем, чтобы ты мог говорить, что никогда не отступаешь. Он звался Грисмальфи Дождевая Птица.
Он отхромал от стола. Стоящие расступались перед ним, когда он неловко прошел на двор. Смотрели в молчании, как он что-то ищет на площади. Наконец он взял лестницу, вошел в конюшню и принес старые трензеля. Они стояли вокруг, наблюдая за каждым его шагом. Смотрели, как он обвязывал ногу ремнями и зацеплялся стопой за ступеньку лестницы. Некоторое время он искал нужное положение, а потом дернулся всем телом, с ногой, обездвиженной между ступенями. Раздался хруст, после – сдавленный крик, прозвучавший словно вой волка. Смотрящие отпрыгнули.
Драккайнен, сидя, развязал ремни и помассировал щиколотку, вертя стопу во все стороны. Потом надел сапог и вернулся в зал, расталкивая тех, кто не успел отпрыгнуть.
Нашел кость, на которой осталось порядком мяса, сохлую головку сыра, пособирал какие-то надкушенные луковицы, придвинул к себе кадку с огурцами.
Они смотрели, как он судорожными движениями рвет куски хлеба, как прямо из кувшина хлещет пиво, текшее по подбородку, как рвет зубами ветчину, вгрызается в луковицу.
Никто ничего не сказал.
Даже Грисма.
Потом Драккайнен отодвинул
Они стояли на мощеном подворье, когда он вошел в баню и захлопнул за собой дверь. Слышно было, как запирает ее чем-то.
Клан Безумного Крика стоял на подворье и смотрел на баню.
Шел дождь.
Утром дождь прекратился, но все продолжали стоять, молча и беспомощно.
Наконец они разошлись. Надо же как-то жить. Открыли ворота, пастухи выводили коров и коз. Началось какое-то движение. Из-под кровель изб начал сочиться дым.
Только со двора доносились уже плач женщин и голос бубна Знающей. Княжич должен был отправиться в дальнюю дорогу.
Кто-то запряг волов к порубленному трупу чудовища и оттянул его от города. Самые мудрые и отважные воины пошли туда с рогами пива в руках, чтобы тыкать останки копьем, таращиться и обмениваться профессиональными замечаниями.
Поздним утром двери бани отворились, и показался Драккайнен. Немного хромал на одну ногу, но шел уверенно, навьюченный свертками и сумкой, в полном доспехе, с седлом на плече. У него все еще было каменное лицо, и он по-прежнему молчал.
Грисма преградил ему путь.
– Мой сын умер вчера ночью, – заявил.
– Я видел, – рявкнул Драккайнен.
– Он умер, чтобы ты с нами остался. Ты мне это должен, – начал Грисма, но, увидев лицо Вуко, замолчал.
Тот сбросил седло и быстрым змеиным движением выхватил меч. Только слегка – на пять пальцев, но Грисма стремительно отскочил назад. Остальные тоже отступили.
– Попробуй задержать меня, король, – произнес Драккайнен тихим страшным голосом. – И обещаю тебе, что еще до полудня не станет племени Безумного Крика.
Грисма молчал.
Нитй’сефни спрятал меч и забросил седло на плечо. Ушел вдоль ручья, не оглядываясь, и никто его не задержал. Говорили, что туман шел за ним.
Глава 3
Конь, ворон и человек
Хримфакси конь
сумрак несет
над богами благими;
пену с удил
роняет на долы
росой на рассвете.
На первый отдых я становлюсь где-то через три часа марша от Двора Безумного Крика. Чтобы наверняка.
Сижу на валуне и макаю вывихнутую щиколотку в ледяную воду фьорда. Низкая температура приносит облегчение, да и заживлению помогает.
Дело не только в том, чтобы люди стирсмена не заметили, как я хромаю, как волокусь, опираясь на палицу, как ищу уединения в кустах, борясь с порченым мясом, что крутит кишки (в моем учебнике по выживанию явно не хватало главы «Растения Побережья Парусов, что могут заменить туалетную бумагу»). Дело было в том, что они мне надоели.
У меня накопилось достаточно материала для упорядочивания.