Ночной ураган
Шрифт:
— Я знаю, Джинни, тебе нелегко приходится. Не могу сказать, что стану осуждать или винить тебя, если не захочешь, чтобы я к тебе прикасался. В конце концов, я тебя совсем не знаю, и все это может казаться очень странным и нелепым и смутит кого хочешь: подумать только, отдаться человеку, который тебя даже не помнит!
Джинни хотела что-то сказать, но Алек быстро прикрыл ей рот кончиками пальцев:
— Нет, позволь мне договорить. Я должен все сказать, потому что это правда. Ты нравишься мне, Джинни. И сама сказала, будто нравилась мне настолько, что я женился
Джинни хотелось заплакать, но она только судорожно вздохнула, зарывшись головой в его голое плечо. Забыв обо всем, она обняла Алека, прижалась к нему и шепнула:
— Не хочу, чтобы ты покидал меня. Хочу быть твоей женой. Забудь о пари.
— Я так и думал, что виной всему проклятое пари. Нет, я не уеду. Кроме того, я даже не знал бы, куда отправиться. И как мне ни тяжело это говорить, в этот момент я целиком завишу от тебя. Позволь мне задать тебе вопрос, Джинни. Я хоть немного нравлюсь тебе?
— Да, — выдохнула она, прижимаясь к нему еще теснее, не заботясь о том, что ее почти не слышно. — Правда, раньше мне не раз хотелось дать тебе хорошего тумака.
Алек, весело хмыкнув, поцеловал ее в макушку:
— И часто ты это проделывала?
— Да. Ты всегда старался погромче охнуть, чтобы не обидеть меня.
— Попытаюсь и дальше вести себя в этом же духе. Позволь помочь тебе снять это платье.
Он немного отстранил Джинни и принялся ловко расстегивать длинный ряд пуговиц на корсаже. Потом, спустив его с плеч до самой талии, Алек расстегнул крохотные, обтянутые атласом пуговки сорочки. Когда на Джинни остались лишь чулки и туфельки, Алек отступил на шаг и оглядел жену:
— Мне в самом деле нравится это. Очень. Дай мне снять твои туфли. Оставь только чулки.
Джинни, как могла, подавляла желание прикрыться руками, зная, что перед ней — незнакомец, не узнающий ее. Муж смотрел на нее по-другому, говорил по-другому, вел себя по-другому. Он сжал ее груди, и Джинни, затаив дыхание, закрыла глаза.
— Как сильно бьется твое сердце…
Алек нагнулся и втянул сосок теплыми губами. Джинни охнула и, пошатнувшись, вцепилась в его плечи:
— О Боже, это так…
Алек поднял голову:
— Некоторые вещи мужчине никогда не забыть. Значит, это так…
— Прекрасно, — просто ответила она. — Ты прекрасен.
Он снова начал целовать ее, ласкать, сминая груди широкими ладонями.
— Я рад, что ты так думаешь, хотя во мне нет ничего даже отдаленно прекрасного, — пробормотал он между поцелуями, больше напоминавшими легкие укусы. — Ты прелестна, и я, наверное, был без ума от твоего тела.
— Да, но, Алек, ты скорее всего просто забыл о других женщинах в своей жизни. Ослепительно красивых женщинах. А я такая…
— Какая же?
Но прежде чем Джинни успела ответить, его рука скользнула по ее животу, погладила треугольник мягких волос.
— А, теперь я знаю. Мягкая, и влажная, и набухшая. Смотри сама, Джинни.
И прежде чем она успела запротестовать,
Джинни снова охнула, заливаясь краской стыда и в то же время ощущая невероятно-чудесное возбуждение. Но тут она сжала его вздрагивающую плоть, и настала очередь Алека задохнуться и откинуть голову. Какой он невероятно гладкий и живой! Джинни, едва касаясь пальцем бархатистого кончика, ощутила капельку жидкости, и в следующее мгновение Алек резко отстранился:
— Если ты еще будешь продолжать в том же духе, я взорвусь. — Он тяжело дышал, почти не владея собой. — Пойдем.
И, сжав ее бедра, поднял на постель, а сам бросился сверху, и Джинни почувствовала, как вжимается в ее живот напряженная плоть, твердая, пульсирующая, изнывающая желанием.
Алек немного приподнялся на локтях:
— Теперь, когда наконец я сделал то, что хотел, отвечай: так какая же ты?
Джинни окинула его полубезумным взглядом:
— Я такая обыкновенная!
— Ты, обыкновенная? Глупая женщина… ты… дай-ка взглянуть…
Он мгновенно взметнулся с постели и, встав рядом, внимательно оглядел Джинни с головы до ног, широко раздвигая ее бедра; пальцы коснулись сладостной женской плоти, проникли внутрь, нежно лаская мягкие складки.
— Обыкновенная? Ты нежная и розовая и вся — женщина, до кончиков волос. Такой второй нет на свете.
Джинни выгнулась, поднимая бедра навстречу ищущим пальцам.
— Да, — шепнул он, — вот именно… — И потом Алек снова нагнул голову, и язык нашел центр ее желания, и он начал целовать ее дразнящими, легкими поцелуями, а палец проник еще глубже, и Джинни вскрикнула, но Алек немедленно замер. Она простонала его имя.
— Нет, не сейчас. Когда ты забьешься в экстазе, Джинни, хочу слышать твои вопли.
«И это он не забыл», — словно издалека, подумала Джинни, потрясенная тем, как легко он овладел ее телом и чувствами. Алек вновь и вновь доводил ее до края и отстранялся, не позволяя забыться. Джинни колотила его кулачками по плечам и груди, о чем-то несвязно умоляя; бедра лихорадочно извивались, пытаясь вобрать глубже его неумолимые пальцы. Но ничто не могло заставить Алека поторопиться.
— Ну хорошо, — пробормотал он наконец и, снова припав к ней ртом, внезапно сменил ритм и нажим пальцев, и Джинни снова вскрикнула, громко, жалобно, и он прикрыл ее губы рукой, и она ощутила собственный вкус, а лихорадочное, буйное, жгучее наслаждение все заливало и захлестывало, пока Джинни не показалось, что она умирает.
И только тогда Алек навис над ней и одним медленным длинным толчком вошел в нее. Джинни, снова закричав, обвила его ногами, поднимаясь навстречу.
Это было невероятно, продолжалось снова и снова, и, когда его рука проникла между их напрягающимися телами и нашла ее, Джинни снова обезумела, потеряла голову, взлетела к сияющим вершинам, и на этот раз Алек присоединился к ней, изливая горячее семя, вбирая ее в себя.
— Нет, ты просто не можешь быть обыкновенной.
— Откуда ты можешь знать?