Ночной ураган
Шрифт:
Алек, нахмурившись, слегка прикусил мочку ее уха.
— Собственно говоря, я сам удивлен, что вообще способен думать и тем более говорить. Ты действуешь на меня словно старое вино, женщина. Нет, ты просто не можешь быть обыкновенной. Не имею ни малейшего понятия, откуда у меня такая уверенность, но это правда, я уверен. И кричишь ты очень красиво… мне ужасно приятно…
Алек есть Алек, хоть и сам не сознает этого. Слишком хорошо она успела узнать его. И Джинни крепко обняла мужа.
— Ты просто неотразим, Алек, —
— Нет, только мой…
— Возмутителен и невыносим, как всегда.
Джинни не могла представить, что женщина может получить наслаждение больше одного раза. Ну в крайнем случае дважды. Но три раза?!
Блаженно улыбаясь, она заснула. Алек, насытившийся и усталый, почувствовал, как снова стучит в висках. Он прижал Джинни к себе, положил ее голову себе на грудь, поцеловал в макушку. Нет, Джинни не обычная, не обыкновенная женщина. Он с наслаждением предвкушал, как будет постепенно узнавать ее, с каждым днем все больше.
Неужели он действительно повел ее в бордель? Чтобы наказать за то, что притворялась мужчиной?
Алек усмехнулся в темноте. Жаль, что он не помнит этого!
Он закрыл глаза, пытаясь заставить проклятую боль уйти. Однако прошло немало времени, прежде чем он смог заснуть.
— Ты никогда не рассказывала мне о своих домах в Англии, — весело заметила Джинни.
Холли подняла глаза от модели восемнадцатипушечного фрегата, одного из лучших кораблей наполеоновского флота:
— Обычно мы останавливаемся в Каррик-Грейндж. Папа вырос там, и это большое поместье. Потом, конечно, лондонский дом. Мы однажды жили там, во время того, что папа и его друзья называют Сезоном. Потом еще аббатство в Сомерсете… около Ротерхем Уилд, только названия не помню. И папа так и не объяснил мне, что такое Сезон.
Дома с названиями. Ну что ж, и в Америке они тоже есть. Может, назвать этот дом Пакстон-Хаус?
— Сезон, — пояснила вслух Джинни, — это время года, когда молодые леди, окончившие школу, принимаются искать мужа. А где Каррик-Грейндж?
— В Нортумберленде. Наша деревня называется Девениш. Она ужасно уединенная. Папе там нравится, но он быстро справляется с делами, все идет гладко, и ему тут же это надоедает. Он так любит путешествия и терпеть не может сидеть на месте. Не знаю, смогу ли когда-нибудь заставить его осесть и жить спокойно.
Малышка вздохнула и осторожно поставила фрегат за шхуной.
— Ты помнишь, когда в последний раз жила в Каррик-Грейндж?
Холли подняла глаза и очень спокойно ответила:
— Прошлой весной. Но почему ты не спросишь папу?
— Он не очень хорошо себя чувствует. И сейчас спит.
— Доктор Прюитт осмотрел его?
— Неплохая мысль, нужно будет попросить доктора.
— Джинни, что случилось с папой? Он как-то странно
Сколько можно скрывать от нее? Девочка выглядит встревоженной и обеспокоенной.
— Во время урагана случилась беда.
Холли очень осторожно отставила фрегат и, поднявшись, подошла к Джинни. Она ничего не спросила, просто выжидала.
— Он увидел, как ветер понес матроса к фок-мачте, и заметил, что она вот-вот сломается, но все-таки бросился на помощь, и тут мачта упала. Его ударило по голове. Но папа выздоровеет, Холли.
— А тот матрос?
— Собственно говоря, их было двое. Один погиб.
— Можно, я почитаю папе?
— Конечно, он будет очень рад. Только дай ему отдохнуть, Холли.
Уже ближе к вечеру Дэниел Реймонд принес письмо, адресованное барону Шерарду и переданное ему как поверенному его милости. Усадив Реймонда, Джинни велела подать чай и только потом взглянула на конверт.
— По-видимому, это от лондонского адвоката, — заметила она.
— Совершенно верно, — согласился Дэниел, уничтожая восхитительную булочку — произведение кулинарного искусства Ленни.
Джинни, встревоженно нахмурившись, извинилась и вышла. Она не хотела лишний раз волновать Алека, но поняла, что выхода нет. Пусть она — его жена, но все же не имеет права читать его личную переписку.
Джинни поднялась в спальню Алека. Он уже проснулся и сидел в кресле. На его коленях уютно устроилась Холли. Алек, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза, а маленькая дочь читала полным драматизма голосом:
В атаку, славные мои, в атаку, и не пройдет и часа,
Как вы узреете нас, разъяренных и готовых к битве.
Четыре легиона женщин, вооруженных с головы до ног.
— Что это, Холли? — рассмеялась Джинни.
— Это Листрея… Лостра…
— «Лисистрата», — поправил Алек, не открывая глаз.
— Ты прекрасно читаешь, Холли. Женщины-воины? Я правильно расслышала? Кто выбрал эту книгу?
— Я! — с гордостью объявила Холли. — Папа сказал, что ему все равно.
— Было все равно, — с некоторым нажимом вмешался Алек.
— Послушай-ка, Джинни: «Мы должны воздерживаться от радостей любви!» Как это…
— Перестань, Холли, иначе я не выдержу!
Джинни вытирала глаза, задыхаясь от смеха, хотя Алек выглядел полностью и абсолютно потрясенным.
— Именно я дал тебе эту пьесу?!
— Да, папа, но там еще много других историй, и ты, наверное, просто не заметил. Алек застонал.
— Прости, — пробормотала Джинни, пытаясь успокоиться, — но я должна прервать декламацию твоей дочери. Пришел мистер Реймонд, Алек. Это твой поверенный в Балтиморе. Он принес письмо от твоего лондонского адвоката.