Ночной волк
Шрифт:
Я ботинком шевельнул прелую листву, и наружу вылезло битое стекло. Случайность? Предусмотрительность кладовладельца?
Я заметил место и неторопливо прогулялся по соседним зарослям. Но там не было никаких следов тайны. Или были, но я не нашел.
Из автомата я позвонил Антону и сказал, что, может, заеду переночевать. Мне хотелось его повидать, но ближе к вечеру я все же передумал и поехал домой. Слишком долго квартира стояла пустая — если стояла пустая. Надо было хотя бы понять, что к чему, есть у меня жилплощадь или нет.
Окна были темны, и я, не слишком сторожась, открыл дверь своим ключом. Был тот же разор, что и полгода назад, да еще
Тревожно мне не было. Слишком много времени прошло, кого-то похоронили, кто-то попрятался, кто-то наверняка и теперь шакалит, только охотничьи угодья сменил. Полгода у запертой двери не дежурят. А если и дежурят…
В «хрюшке» осталось четыре патрона. Если что, хватит. Эти суки страшны, потому что всегда первыми бьют и первыми стреляют. Но я уже обучен, ими же и обучен. Если снова возникнут, первыми ударят не они…
Я почему-то был уверен, что вырою «дипломат», с жесткой крышкой и блестящими шифровыми замками. Фильмов насмотрелся. А в реальности вытащил из неглубокой ямы старую хозяйственную сумку из кожзаменителя. Она была завернута в два полиэтиленовых мешка, а внутри тоже был полиэтилен, самый примитивный, хлипкие мешочки, в которые наши полудикие торгаши насыпают сахар или гречку. Но в этих была не гречка.
Я поймал левака в сторону Внукова, специально выбрал тачку поплоше, в чистую и не взяли бы с такой сумкой. Мужичок был обтрепан, щетинист, его «москвичок» дребезжал, битое крыло ухало на выбоинах. Поговорили о ценах и сошлись, что те, наверху, совсем офонарели, но лучших нет, такая уж у нас траханая страна, как начальник — так дурак, или бандюга, или вор. Разговор, впрочем, шел вполне мирный, ругать власть все равно что ругать баб, такая же законная мужская оттяжка, как располовинить бутылку. А сумка пока что валялась на полу, на вогнутом резиновом коврике.
Вышел я далеко за Кольцевой, на остановке, насчет цены водитель застеснялся, две бумажки его вполне устроили.
Я отошел в лес метров на полтораста и там, за барьером из молоденьких елок, разглядел повнимательней, чем разжился нынешним дымчатым утром.
Денег оказалось мало, то есть много, очень много — но много для меня, двенадцать пачек, оклеенных бумажными банковскими крестами, по десять тысяч в каждой — не рублей. Дикие, бешеные деньги, но не настолько, чтобы без колебания и счета убивать всех вокруг, чтобы даже на случайного полусвидетеля спускать целую свору накачанных подонков.
Смешно, но прежде я ни разу не держал в руках зеленые. И странно было думать, что этих вот картинок, которые, постаравшись, можно рассовать по карманам куртки и брюк, мне хватило бы на всю дальнейшую жизнь, и на Изауру хватит, и Антона подстрахую, не придется ему горбатиться за кусок и койку. На троих хватит, а четвертого, так уж вышло, в этой жизни у меня нет.
А еще в двух кульках были жестяные коробки от импортных конфет. Я раскрыл первую — там оказалась стянутая аптечной резинкой пачка тоненьких книжечек, часть синих, часть серых. В верхней было листиков семь-восемь, заполнены лишь первые два, на одном написано по-английски, на другом цифра. Я четыре раза пересчитал нули. Нет, все точно: восемьдесят пять миллионов.
Вторая книжка была похожа на первую. Только цифра не совпадала. Четыреста двадцать миллионов.
Вот это было другое дело. За такие деньги можно убивать и без счета. Как водородной дурой — всех в радиусе ста километров.
Я пролистнул еще пару книжечек
Я медленно пошел лесом вдоль шоссе, оно негромко гудело за низким ельником, посадками, наверное, брежневских времен. Между рядами уже подрос кустарник, приходилось петлять. Наконец я наткнулся на подходящую сухую канавку, раскидал прелую листву и выкопал узкую яму штыка в три глубиной. Сумка легла боком, я засыпал ее и крепко утрамбовал. Все равно, правда, получился горбик, но я прикрыл его прелью, сучьями и всякой дрянью, которую удалось найти поблизости, банками да склянками. Вышло нечто вроде стихийной помойки, куда побрезгуют сунуться даже грибники. Работа была забавная, по сути собачья: отрыл чужую кость и перепрятал. Ощущал я при этом азарт и злорадство, будто вершил справедливую месть. Впрочем, пожалуй, так оно и было. Привыкли, сволочи, что все кости им! А на сей раз не вышло, эта сахарная косточка перепала народу, не худшей его части в моем лице.
Отойдя, я оглядел свое поле чудес. Все было о’кей, еще бы пару следов собачьей жизнедеятельности — и вообще лучше не придумаешь. А, в общем, и так сойдет. Мало ли в подмосковном лесу грязи, кому придет в голову в ней рыться?
Я заметил сосну-рогатку с двумя вершинами и пошел от нее к дороге, прямиком, считая шаги, чтобы точно вычислить место. В кювете валялась классная вешка, бетонная плита, расколотая и грязная. Лет десять небось валяется, и еще тридцать пролежит, кюветы в России раньше, чем при всеобщем благоденствии, чистить не начнут. Я повернул к Москве и прошел обочиной шоссе до первого километрового столба.
Теперь все было ясно. Столько-то километров, столько-то шагов. Не потеряю.
По пачке зеленых было в карманах, две за пазухой. Пожадничал. Что я стану с ними делать? Хотя… Если, например, поменять квартиру…
Об остальном думалось отстраненно, никаких сожалений насчет зарытого не возникало. Уж это точно не мое, такой кусок не заглотишь. Вилла в Ницце, яхта, какой-нибудь «роллс-ройс» с шофером, шикарные отели… Наверное, интересная жизнь, но ведь чужая, напрочь чужая, я для нее не гожусь. Для такой жизни нужен фрак, пять языков с детства, дедушка-миллионер. А мой потолок — кооператив хоть в тех же Филях, «жигуленок» подешевле и садовый участок под Истрой. Вот такая жизнь будет моя. Такую и хочу, а о другой жалеть не стану.
Хозяйственная сумка гражданина Суконникова казалась теперь чем-то нереальным и неподъемным, вроде как Большой Кремлевский дворец.
Я дождался автобуса на Москву и поехал назад к «Юго-Западной».
Сумку гражданина Суконникова я бы с радостью отдал народу, тем более что зеленые народу нынче очень нужны. Вот только где отыскать тот народ, которому можно отдать две конфетные коробки? Выйти на площадь, и в толпу — хватай, мол, братцы? Так ведь передавят друг друга. А пробиваться к большим мужикам наверх… Не знаю, может, те большие и ничего, но единственный к ним путь — сквозь строй малых. А этих я знаю. Эти убьют. Из корысти, из зависти, просто, чтоб не отсвечивал, но убьют точно. От таких денег и нормальный человек озвереет, а среди чиновников нормальных не так уж и много. Озвереют и убьют. А это мне совершенно ни к чему, один раз меня уже пробовали убивать, и мне это очень не понравилось…