Ночной зверёк
Шрифт:
Амти сняла ошейник, цепь звякнула, рухнув на пол, а Амти подскочила к Эли.
— Ну как ты? — спросила она.
— А ты как думаешь? — зашипела Эли. Амти расстегнула еще несколько пуговиц на рубашке, чтобы Эли было легче. Эли коснулась ключа, впилась ногтями под кожу, а потом сказала:
— Нет, я не могу!
— Как не можешь? — спросила Мескете. — Что в этом сложного?
— Я вообще-то не Инкарни Жестокости!
— Я тоже, — вставила Амти. — Возможно.
— Ой, заткнись, —
— Надо, — сказала Амти. — Тут кто-то ходит.
— Я зна-а-а-аю, — захныкала она. Амти взяла ее руку в свою, положила себе на ключицу снова, запищала от дикой, даже по меркам Инкарни, боли — она не могла притронуться к ключу.
— Давай, — рявкнула она.
— Не могу.
Амти, повинуясь неожиданному порыву залепила ей пощечину, а Эли двинула ей в ответ. Вот бы Шайху обрадовался, если бы был здесь. Объявил бы кошачью драку.
Но Шайху где-то далеко развлекался с мертвецами.
— Я люблю тебя, — крикнула Эли, будто здесь никого, кроме них не было. — Как могу любить, так и люблю! И я не могу сделать тебе больно!
А Амти подумала, что могла бы сделать больно Эли, и вовсе не потому, что не любила ее. Она обняла Эли, зашептала:
— Ну пожалуйста, милая. Как иначе?
— Я не стану!
— Эли, давай. Это не так уж страшно! — сказала Мескете.
— И не так уж больно! — добавил Адрамаут.
— Да, — сказал Неселим хрипло, хотя вот он, на взгляд Амти, все только испортил. Не умеешь врать — не берись.
Все было тщетно, Эли только плакала и мотала головой.
— Я тебя люблю, я не стану, не буду, не хочу!
Потом Эли, правда, добавила еще, непонятно к чему:
— Дура ты, дура!
Наверное, чтобы сгладить предыдущие слова. Амти запищала, снова пытаясь коснуться ключа, а потом, пока еще не утихла боль, подалась вперед, к Эли, и поцеловала ее.
— Я люблю тебя, — сказала Амти. Губы у Эли были мягкие и соленые от слез.
— Валите! — сказала Эли. — Валите! Не оставляйте меня надолго! Не хочу, чтобы вышел тот, кто тут ходит!
Она плакала от страха и от любви, и Амти тоже плакала.
— Эли, пожалуйста, от того как быстро ты это сделаешь, зависят разумы остальных и даже их жизни, — сказал Адрамаут.
— Да! Я не могу! Поэтому уходите отсюда! Проваливайте!
Амти снова вцепилась к Эли, они рыдали. И когда Мескете схватила ее за шкирку, Амти начала причитать, что нельзя оставлять Эли одну с тем, что ходит в темноте. От слез она едва видела Эли, а Эли орала ей что-то мерзкое, кажется.
А потом Мескете вытолкнула ее за дверь, и Амти почувствовала себя так далеко от своей лучшей подруги, как никогда.
В
Амти зарыдала еще горше и получила подзатыльник от Мескете. Она открыла глаза и поняла, почему лучше бы ей было этого не делать. Помещение было сложно назвать помещением. Оно пульсировало, стенки его были гладкими, пропитанными кровью, иссеченными венами мышцами. Пол под ногами хлюпал.
— Матка, — сказала Мескете. — Здесь Царица повернула назад.
Амти села на теплый, кровяной пол и зарыдала. У нее не было сил, все вокруг казалось диким, абсурдным. Все происходившее с ней, казалось, заняло целую жизнь. И Амти поняла, что все хуже помнит реальный мир. Она не смогла бы вспомнить вкус воды, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
Адрамаут помог ей подняться, погладил по волосам.
— Успокойся, мы почти у цели. Нужно пройти эту ступень и следующую. Тогда мы спасены.
Голос у Адрамаута был хриплый, будто он в любой момент готов был сорваться на крик.
— Это испытание искушением, — сказала Мескете. — Здесь, в матке, в эмбриональном состоянии находится все, что было и будет в мире.
— А в чем искушение? — спросила Амти. Никакого искушения она, пока что, не чувствовала. Адрамаут обнимал ее, и только поэтому Амти не падала. Лицо у Адрамаута было скорее восхищенное, чем испуганное. Эли бы, наверное, тоже здесь понравилось, Эли любила китч. При мысли об Эли, Амти снова зарыдала.
С хлюпаньем разошлись мышцы на потолке, с потолка спустилось что-то похожее на толстый сосуд, на его конце, казалось, болталось маленькое сердце. Как плод, подумала Амти, как яблоко, болтающееся на ветке. А потом она услышала голос:
— Хочешь узнать, что будет с Эли, дитя? Съешь меня!
Голос в голове, без сомнения, принадлежал самой Амти, а вот слова были не ее. Амти потянулась к плоду, и почувствовала, как маленькое сердечко пульсирует под ее пальцами, пульсирует в такт стенкам Матки, пульсирует в такт ее сердцу, всему миру.
— Съешь меня! — повторил голос. Амти заметила, что все больше сердечек появлялось, болтаясь на веревках сосудов. Теперь, чтобы идти вперед, нужно было отстранять их руками, как мишуру праздничных украшений. Они шли вперед. В какой-то момент Неселим остановился, раздумывая над чем-то.
— Может оттащить его?
— Нет. Он должен сам отринуть искушение. Здесь мы ничего сделать не можем.
Амти попыталась подойти к Неселиму, но сосуды, вырвавшись из пола, опутали ее ноги, не давая двинуться.