Ночной зверёк

Беляева Дария Андреевна

Амти помолчала, а потом кивнула.

— Если я пойду назад, я смогу тебя догнать?

— Нет, ты пойдешь одна, назад или вперед. Но назад возвращаться не так страшно. Говорят.

Амти помолчала, а потом сказала:

— Я готова.

Она была опустошена и не знала, как может быть еще хуже. Амти еще раз посмотрела на Мескете, Мескете попыталась ей улыбнуться, но гримаса получилась похожей на судорогу.

Амти сделала шаг вперед и попала на платформу, зависшую в абсолютной пустоте. Амти посмотрела в одну сторону, откуда спускалась Лестница, и не увидела Мескете. С другой стороны начинался подъем, но света в конце видно не было. Амти почувствовала себя одиноко, как никогда. А потом она увидела,

как по камню стекает, начинаясь где-то в пустоте, ручеек клубящейся темноты. Он не имел начала и конца, прибывал и убывал из пустоты. Амти смотрела молча, сил рыдать или удивляться уже не было. Она потерла подбородок, вздохнула. Ручеек не прибывал и не убывал, Слезы Матери Тьмы не были конечной величиной. В мире всегда был и будет заложен потенциал к самоуничтожению. Амти ничего не могла с этим сделать. Зато она сделала шаг вперед, под носком туфли хрустнуло стекло. Амти раздавила пустой флакончик, они валялись везде. Самые разные, большие и маленькие, простые и удивительно красивые, прозрачного стекла и темного. Выбор флакона, наверное, тоже много говорил об Инкарни, подумала Амти. Она ступала осторожно, стараясь не раздавить больше ни один. В конце концов, подумала Амти, глупо было бы возвращаться с пустыми руками к остальным. Они могли бы найти этому применение, ведь можно было уничтожить столько всего плохого. В мире было слишком много чудовищных вещей.

Амти положила свой дневник на пол, впрочем тут только пол и был, стенами и потолком было бесконечное ничто. Амти выбрала флакончик, овальный, сужающийся книзу, прозрачный и с золотой пробкой.

— Кого-то в детстве мало называли принцессой, — сказала она сама себе и подумала, значит ли ее короткий разговор с самой собой то, что Амти сошла с ума.

Она подошла к краю, толкнула за него ногами несколько флакончиков, и они исчезли. Не упали, а будто бы растворились. У Амти мигом пропали вопросы насчет того, что будет с ней, если прыгнуть вниз.

Собравшись с силами, она подошла к ручейку. И мгновенно опьянела. Пустота была сладкой, пустота манила. Она пахла всем, что Амти когда-либо любила. Запах бензина мешался в ней с ароматом мяты, шоколада, теплого свечного воска, красок, плюща и спирта. Все эти запахи были вместе и одновременно отдельно. Амти застонала от удовольствия, коснулась руками текущей пустоты, и почувствовала шелк, воду, огонь, когда резко проводишь над ним рукой, кошачью шерсть, любимую мягкую игрушку, словом, все, к чему когда-либо любила прикасаться. Перед глазами протекли лучшие моменты ее жизни, вот она победила в художественном конкурсе, вот она лежит рядом с Эли, и болтает с остальными, со своей семьей, вот отец ведет ее в парк развлечений.

Амти с трудом сфокусировала внимание, чтобы набрать пустоты во флакон. Она переливалась черным, клубилась внутри, как дым. Амти бессмысленно улыбалась, глядя на нее. Ей хотелось остаться здесь навсегда. Амти помнила, что, отчего-то, пить пустоту нельзя. Она не помнила, почему, но знала, что нужно сдерживаться. Но умыться ведь ей можно?

Амти окунула руки в ручей, умылась пустотой. Внутри нее что-то сладко отозвалось. Часть Амти стремилась слиться с этим ручейком, часть Амти являлась лишь одной из капель этого потока. Амти легла на холодный пол и уставилась в ничто, которое было здесь небом. Она чувствовала божественный аромат пустоты, и ей казалось, будто всю жизнь свою она прожила только для того, чтобы остаться здесь навсегда.

Что могло быть лучше? Какое удовольствие могло бы заменить ей одну каплю того, что текло здесь беспрестанно? Амти чувствовала невероятное возбуждение, она сунула руку под юбку, скользнула пальцами за резинку трусов. С первым же прикосновением, ее обожгло, никогда она не чувствовала ничего подобного. Удовольствие нарастало с каждым движением,

и когда оно стало почти болезненным, сознание чуточку прояснилось.

Какой-то голос внутри, показавшийся Амти очень противным, сказал, что она не должна оставаться здесь.

Вперед или назад, сказал он, куда угодно, только не оставайся здесь. Можно вечно агонизировать от удовольствия в центре пустоты, но это не то, чего ты ищешь, так?

— А что я ищу? — спросила Амти.

Но голос не ответил.

Амти не знала, сколько еще она пролежала на холодном камне, но сознание больше не покидало ее. Времени будто не было, Амти казалось, что она лежит тут одновременно секунду и столетие. Вперед или назад, думала она. Амти чувствовала себя сильной, отдохнувшей, далеким-далеким казалось путешествие по Лестнице Вниз. Амти чувствовала, будто у нее была вечность, чтобы расслабиться. Она встала, слегка пошатываясь, взяла дневник и опустила флакон, в котором клубилась тьма в карман рубашки.

Она посмотрела назад, потом вперед. Обе Лестницы поднимались наверх, и Амти не помнила, какая из них привела ее сюда, откуда она спустилась.

— Хуже не будет, — сказала себе Амти. Она выбрала Лестницу по которой ей идти обратно с помощью считалочки. Сделав первый шаг, Амти почувствовала спокойствие. Она никогда не ощущала такого прежде. Ей казалось, будто у нее было все время мира, она знала, что и для нее все кончится хорошо тоже. Что все всегда кончается хорошо, что даже смерть — не конец, и что самое страшное уже позади. Амти очутилась в чудесном саду. Пели птицы, шелестела листва. Цвета были такие яркие, что Амти захотелось нарисовать все эти невозможные, несуществующие растения. Она и не заметила, что по щекам у нее текут слезы. Высокие деревья укрывали маленьких птичек с яркими крылышками, на прозрачной воде плясало огромное солнце.

И все же Амти знала — это не ее место. В этом не было ничего плохого, просто она понимала, что в гостях. Хозяин этого сада не был к ней враждебен, хотя она несла в себе скверну.

Амти нагнулась, попробовав сорвать цветок на память, но ей вдруг стало жалко его с его короткой, бессловесной жизнью. Жалко, и Амти не сомневалась, что это по-настоящему.

Она сделала еще шаг вперед, и, казалось, взлетела. Амти увидела маму. Она не была красиво накрашена, выражение ее лица не было надменным, как и всегда. Мама улыбалась ей, но когда Амти протянула руку, медленно покачала головой.

— Мама! — сказала Амти.

Но мама не ответила. Она только смотрела на нее, и Амти подумала, что, наверное, мама все-таки любила ее, а она все-таки любила маму.

— Папа, — сказала Амти. — Очень скучает!

А я не помню тебя, но так хотела бы помнить. Я так хотела бы узнать тебя лучше, мамочка.

Амти этого не сказала, но, казалось, мама все поняла. Со следующим шагом мама расстворилась, как туман, когда восходит солнце. Амти будто бы оказалась в калейдоскопе. Небо перед ней горело разными цветами, и Амти знала, что здесь есть каждый из цветов, даже те, которые не различить ее глазам. В мире столько пестрых вещей, подумала Амти, птицы, лягушки, цветы, какие же они все красивые.

С каждым шагом Амти чувствовала себя все легче. Подниматься было лучше, чем спускаться. И все же ее глаз фиксировал далеко не все. Амти скорее улавливала отдельные впечатления: всплески золотого света, ощущение радости, прохладный летний дождь на щеках.

Наверное, подумала Амти, спускающийся вниз Перфекти тоже не смог бы различить все оттенки тьмы, только почувствовал бы страх, одиночество, ярость. Амти не чувствовала под ногами земли, она будто летала во сне.

А потом Амти поняла: нет никакой особенной разницы между Перфекти и Инкарни. Все они жили в этом большом и разном мире, где в равной степени было темно и светло.