Ночной звонок
Шрифт:
В машине четверо: Тарасов, Вознесенский, фотограф-криминалист лейтенант Ивашкин и рядовой Кузьмин. Все молчали. Случай такой, что не располагал к беседе. Тарасов всем своим видом показывал, что всякие разговоры — кощунство. Убит однополчанин. И где? В ближнем тылу. Под носом у контрразведки.
А в том, что это убийство, а не самоубийство, подполковник Тарасов почти был убежден.
Голос диктора Юрия Левитана заполнил салон:
«От Советского Информбюро. Войска Второго Украинского фронта, продолжая наступление, освободили сто пятьдесят
Войска Третьего Украинского фронта овладели крупным речным портом на Дунае — городом Браилов, а также заняли населенные пункты Костаке Негру, Кисимеля, Индепенденца, Браништя и железнодорожные станции Индепенденца, Щербачешты. Взято в плен более пяти тысяч немецких солдат и офицеров».
— Вот и понесла наша армия свободу порабощенным народам Европы, — сказал Тарасов.
— Дивизиями сдаются, — поддержал подполковника Вознесенский.
— Еще немного и — корпусами, армиями сдаваться будут…
— Какой же это будет день, когда прогремит последний победный выстрел? — мечтательно закрыл глаза Ивашкин.
Ему никто не ответил.
Вот и роща. Иван Кузьмин тронул шофера за плечо.
— Остановись… Отсюда пешком… Тут недалеко.
Все вышли из машины, гуськом потянулись в глубину рощи. Метров через сорок Кузьмин остановился, оглянулся назад.
— Там он… Под кустом.
Капитан Егоров лежал на боку, уткнувшись правой щекой в траву. Левая рука, вывернутая ладонью наружу, была под ним, а правая, ладонью вниз, вытянута вперед. Словно капитан пытался что-то достать. Левая нога подогнута, чуть не упиралась коленкой в живот. На сапогах и синих диагоналевых бриджах — приставший песок.
«Прав солдат: Егоров лежит так, будто отдыхает», — подумал подполковник.
Так могло показаться с первого взгляда не только неопытному в таких делах Кузьмину. Лишь приглядевшись, можно заметить неестественность положения рук и ног и всего торса вообще. Китель почему-то собран к голове. Словно кто-то тащил труп по земле, и китель гармошкой собрался на спине, полез на затылок.
— Кузьмин! — обратился подполковник к солдату. — Сможешь положить пистолет так, как он был тогда?
— А чего же? Смогу.
— Хорошо. Действуй. Старший лейтенант, верните ему оружие.
Вознесенский достал из кармана пистолет, завернутый в носовой платок, и так, в платочке, протянул Кузьмину.
Кузьмин осторожно взял оружие, постоял немного, словно искал на траве свои собственные следы, затем решительно зашагал к трупу, остановился, повернулся к офицерам, внимательно наблюдавшим за его действиями, сказал:
— Я тогда руку приподнял и достал из-под ладони пистолет, снова опустил руку на место. Как была. И сейчас я так сделаю. Рука закоченела… По-другому не ляжет.
— Ты свое дело делай. В остальном мы сами разберемся, — сказал подполковник. — Клади на место пистолет и возвращайся по своему следу назад.
Кузьмин развернул
— Я могу идти в часть? — спросил Кузьмин подполковника.
— Нет. Ты еще понадобишься нам. Иди к машине и скажи шоферу, чтобы отвез тебя к нам, а сам быстренько вернулся сюда. И чтобы пришла сюда машина из санчасти. Ты нас там обожди. Скажи дежурному, чтобы сводил тебя в столовую.
— Слушаюсь, — козырнул Иван Кузьмин без всякого энтузиазма. Вся эта история уже начинала его раздражать, но что делать? Приказ есть приказ. Он поплелся к машине, ругая про себя дурацкую привычку ходить в рощу книги читать. Как будто нельзя читать в бараке. «И Егоров хорош. Тоже мне… Вздумал стреляться — так стреляйся в части, а не в роще, за целый километр от места службы».
«Еще чего доброго, мне дело пришьют, — подумал он. — Чем я докажу, что не я застрелил? Отпечатки пальцев на пистолете мои, следы возле трупа — мои, и на руке тоже…» — У Кузьмина даже в груди закололо от этого открытия.
— Черт тебя дернул идти сегодня в рощу, — вслух выругался Иван. — Так тебе и надо, дубина стоеросовая!
А там, в роще, Тарасов, Вознесенский и фотограф Ивашкин все еще стояли поодаль, молча рассматривали труп, и одежду на нем, и все, что его окружало.
— Что скажете, Вознесенский?
— Пока немногое. На самоубийство не похоже. По первому впечатлению.
— Доказательства?
— Пистолет под ладонью… При самоубийстве… Не обязательно пистолету так точно оказываться под ладонью… Правда, пистолет трогал солдат, но… И поза. Есть в ней что-то подозрительно нарочитое… И китель…
— Что китель?
— Словно капитан после выстрела в висок пытался снять с себя китель через голову…
— Что бы это могло означать?
— Не знаю.
— А не может быть так, что после смерти Егорова трогали? Ну, перенесли с места на место…
— Возможно. Надо все изучить, подумать…
— Хорошо. Изучайте, думайте, ищите. «Дело капитана Егорова» за вами. И насчет кителя. Не странно ли, что такая теплынь… Да что там теплынь! Жарища, а он почему-то в кителе, застегнутом на все пуговицы.
— Я тоже обратил на это внимание. И песок на бриджах…
— Ну что ж. Мне здесь делать нечего, сами справитесь. Медэкспертизу попросите дать заключение как можно быстрее, но и без спешки. Солдата Кузьмина я задержу до вашего возвращения. Машину тотчас же верну сюда. — Подполковник зашагал к «козлику», только что вернувшемуся из части.
— Ну что, приступим? — обратился Вознесенский к Ивашкину.
— Сей момент, — и фотограф быстро, с профессиональной сноровистостью наладил фотоаппарат, с удобного портативного штативчика произвел с разных мест десятка полтора снимков трупа, сказал: — Готово. Зафиксировано. Можем продолжать дальнейшее изучение места преступления и осмотр трупа.
— Вам когда-нибудь приходилось заниматься таким делом? — спросил Ивашкина Вознесенский.
— Приходилось. И довольно много раз. В гражданке.