Ночные бродяги
Шрифт:
Предоставленные сами себе, музыканты играли народные песни ласок, которые горностаи считали слишком грубыми. Эти напевы представляли собой не что иное, как древние сказания о свободе и тому подобном. Разумеется, горностаям не очень нравилось, когда низы общества распевали песни о таких опасных вещах. Они предпочитали коротенькие веселые песенки о том, как поварята на кухне моют посуду, чистят печи и выпекают вкусные булочки, которые покупатели потом охотно берут в магазине, а самим поварятам достаются лишь крошки. Такие песенки горностаям очень нравились,
Внезапно мэр Недоум повел носом. Его сестра подняла глаза от бокала вина и спросила:
— Что случилось?
Толстопуз кивнул в сторону двери. В эту секунду в ресторане появился еще один горностай. Растрепанный и весь в синяках, он казался здесь совершенно неуместным.
— Мой шеф полиции, — пробормотал мэр. — Я даже знаю, что он сейчас скажет. Наверняка он сообщит, что так и не сумел арестовать этого мерзавца Остронюха Серебряка.
Как только Врун добрался до стола, он произнес именно эту фразу:
— Я так и не сумел арестовать этого мерзавца Остронюха Серебряка.
На морде мэра появилось выражение злорадного торжества: он сумел слово в слово предсказать то, что скажет его подчиненный.
— И, — мрачно продолжил Врун, — я потерял пароцикл.
— Что? — взревел мэр, вскакивая со стула. Все разговоры в зале тотчас стихли. — Как это потерял?
— На самом деле все обстоит еще хуже. Он взорвался. Упал, в реку. Я ничего не мог поделать. Этот мерзкий ласка одурачил меня. Там была целая банда, честное слово. И мне едва удалось вырваться из их лап и спастись. Просто повезло, что я остался цел и невредим.
— Я бы не стал этого утверждать, — процедил мэр сквозь зубы. — О твоем везении мы поговорим позже. И что же случилось с лаской?
— Он сбежал на речном судне.
— Каком еще судне?
— На барже.
Мэр выпучил глаза:
— На барже? Ее что, тянули подводные мыши? Она неслась как стрела? Ты что, не мог ее догнать?
— По берегу невозможно было за ней угнаться — там нет тропинок, — мрачно пояснил шеф полиции. — К тому же течением ее сразу же отнесло на середину реки, да еще на ней стоял пружинный двигатель. А по бортам стояли орудия, так что с берега вообще невозможно было подобраться. Это было просто непосильной задачей.
— Непосильной, — пробормотала себе под нос Сибил. — Мне нравится это слово. Слегка похоже на мое имя.
— У вас — восхитительное имя, — отозвался Врун, поворачиваясь к спутнице мэра и переключая внимание на нее. — Сибилант. Мне оно всегда казалось прекрасным.
Мэр фыркнул. Он терпеть не мог, когда Врун говорил длинные и сложные слова, заставляя его, Толстопуза Недоума, чувствовать себя неотесанным увальнем.
— Обычное имя. Ничего особенного. Впрочем, нечего рассуждать об именах. Давай-ка вернемся к моему пароциклу. Ты заплатишь за него из своего кармана, Врун. В прежние времена за гораздо меньшее тебя бы повесили на мосту вниз головой. Бог знает почему сейчас нельзя так поступить. Хотя, должен признаться, ужасно хочется тебя казнить.
— Прошу прощения, —
— Кто тебя приглашал? — раздраженно воскликнул мэр. — Ты стал слишком много себе позволять, Врун. К тому же вид у тебя как у мертвеца, выбравшегося из могилы. Может, тебе стоит принять ванну?
— Я уже мылся, мэр. Это просто синяки и порезы.
— Как бы то ни было, я не желаю, чтобы ты портил мне аппетит своими синяками.
Сибил прервала брата:
— Не ругай его. Думаю, будет неплохо, если у нас появится компания. — Она посмотрела на шефа полиции. — Шеф Врун…
— Однолюб, — пробормотал он.
— Однолюб, — повторила она и улыбнулась, — должно быть, вы чувствуете себя очень одиноким, работая шефом полиции.
— Вы даже не представляете! Все меня буквально ненавидят.
— Даже твой начальник! — прорычал Недоум.
Но тут принесли заказанное мэром блюдо — жареную ласточку, и Толстопуз несколько успокоился. Кроме того, в зале заметно потеплело, правда, теперь остальные посетители и официанты обливались потом, но мэра это мало занимало.
— Ага!
Ласточка выглядела великолепно. Повар расположил ее на небольшой подставке, и теперь казалось, что она парит над тарелкой, как живая. Правда, впечатление немного портило то, что на ней совсем не было перьев, а красноватый ежевичный соус придавал ей какой-то сырой вид. Больше всего обед мэра походил на произведение современного искусства.
— Да, — произнесла Сибил, — превосходно.
— Точно, — согласился мэр, отламывая крылышко и вгрызаясь в него.
Сибил поморщилась и снова повернулась к Вруну:
— Водите, какой некультурный у меня брат. И с таким грубияном мне приходится иметь дело, Однолюб. Он — совершенно черствый и бездушный и абсолютно не разбирается в искусстве.
Врун оказался в трудном положении. Если он согласится с Сибил, ему достанется от Недоума, который, что ни говори, является его начальником. Но не ответить принцессе тоже нельзя. Поэтому вместо ответа он уронил вилку и полез за ней под стол. К тому времени как он выбрался и вытер вилку салфеткой, для Сибил уже принесли сыр на тоненьком кусочке хлеба.
Откусив кусочек, она продолжила прерванный разговор:
— Так вы чувствуете себя одиноким?
— Ну, понимаете, — философски спокойно ответил Врун, — такая работа, как у меня, предполагает нечто подобное. Даже моя собственная семья… все они меня боятся. Меня ненавидят и боятся все, кроме вас и мэра, разумеется. Вы же сами знаете, какой я принципиальный. Я собственную бабушку арестую, если понадобится, — с гордостью добавил он.
— У тебя нет бабушки, — заметил мэр, обгрызая грудку ласточки. Он весь перемазался в ежевичном соусе, а за воротник зацепилась маленькая косточка. Понятно, что блюдо ему понравилось. — А если бы была, то я бы назначил шефом полиции ее вместо такого тупицы, как ты! Ты собираешься что-нибудь заказать? Если да, то решай побыстрее, а то у меня что-то сегодня аппетит разыгрался.