Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика
Шрифт:
Лейпхайм теперь находился точно подо мной. Я спикировал и с грохотом пронесся прямо над крышами ангаров на скорости более 600 миль в час. Это было строго запрещено, но сейчас мне было наплевать на все запрещения. И вдруг я понял, что надо сажать это чудо, ведь я летаю уже почти 25 минут. Посадка представлялась мне делом очень серьезным. Плавно развернувшись, я достиг Гунцбурга на необходимой для посадки высоте 900 футов при скорости 220 миль в час, затем медленно выпустил шасси и закрылки, повернул нос самолета против ветра. По божьей милости ветер практически не менял направления, что облегчало посадку. Скорость уменьшилась до 200 миль в час — скорости срыва, но я поддерживал ее, пока не оказался в 100 ярдах от белой сигнальной линии, пересекавшей взлетно-посадочную полосу. Скорость упала до 150 миль в час. Самолет коснулся
На следующий день я сидел в комнате Бриноса и мирно отмечал его день рождения чашкой кофе. Навестить его приехала жена. Неудивительно, что кофе был отличным, а пирожные таяли во рту. Наш командир, гауптман Феллерер, уехал по делам службы, и в его отсутствие крылом командовал я. Адъютант Вальтер сообщил о большой группе американских бомбардировщиков, направлявшейся к Южной Германии.
— Очень непорядочно с их стороны прерывать наш праздник, — заметил Бринос, пытаясь утешить жену.
Однако фрау Кампрат занервничала, распахнула окно. Вдали послышался знакомый грозный гул, и Бринос тоже разволновался:
— Мами, одевайся, бери чемодан и быстренько возвращайся за Дунай. Там безопаснее.
Его жена поспешно собралась, а Бринос последовал за мной на летное поле, где под камуфляжной сеткой стояли наши истребители. Согласно боевому расписанию, там уже собрался весь наземный состав. Гул усилился, и, взглянув на запад, мы увидели, что поток бомбардировщиков направляется прямым курсом на Лейпхайм.
— По машинам! — крикнул я и, вскочив в самолет, нажал на стартер, но ничего не произошло. Сели батареи.
Мы в растерянности стояли среди самолетов. Неприятная ситуация. Я огляделся.
Срочно надо было бежать из-под «бомбового ковра».
— Быстрей, Бринос. За автобан. Там нет ни ангаров, ни самолетов.
И мы побежали сломя голову. Однако было слишком поздно. Когда первые американские самолеты сбросили сигнальную бомбу, мы еще бежали по взлетно-посадочной полосе. Бомба упала к востоку от полосы.
— Ложись! — прокричал я, и мы бросились в траву.
Гром прогрохотал прямо над нашими головами. Еще мгновение, и засвистят бомбы… Ничего. Снова повезло.
— Бежим, — заорал я, — они не успели прицелиться и заходят на новый круг!
Вторая волна бомбардировщиков была милях в двух от летного поля, за ней надвигались остальные. Если мы за несколько минут не выберемся из опасной зоны, нам конец. Мы снова побежали, я еле поспевал за коротконогим Бриносом.
Бомбардировщики уже над аэродромом. На этот раз сигнальная бомба попала в заводской ангар. Воздух наполнился грозным свистом. Мы лежали в канаве на краю поля, вжав голову в землю, как старые солдаты. Удар! Еще удар! Оглушающий грохот взрыва, и гигантское облако дыма окутало казармы летчиков. Американцы атаковали десятью волнами. И с каждым заходом на бомбометание мы все глубже зарывались в сырую канаву.
— Лучше промокнуть насквозь, но остаться живым, чем быть сухим и мертвым, — глубокомысленно заметил Бринос.
Земля дрогнула, видимо, бомбы упали очень близко. Короткое затишье. Я приподнял голову. Руины зданий и ангаров были охвачены огнем. Взлетно-посадочная полоса уцелела. Еще одна волна бомбардировщиков направилась прямо на нас.
— Они нацелились на взлетную полосу. Будем надеяться на их точность. Иначе мы уже трупы.
Бомбы со свистом неслись к земле. Как в счастливые дни строевой подготовки, мы лежали в канаве, уткнувшись носом в грязную воду. С оглушающим грохотом бомбы падали на взлетную полосу, поливая наши незащищенные спины осколками бетона. Все кончилось бы гораздо быстрее, если бы один из осколков попал в голову. Я вспомнил стальную каску, годами пылившуюся в моем шкафчике. Сейчас она пригодилась бы. Правда, мы, летчики, всегда с предубеждением относились к стальным каскам, противогазам, винтовкам и ручным гранатам. В общем, сейчас мне
Глава 14
Швейцарский антракт
Вечером 28 апреля 1944 года легкий весенний ветерок гулял над аэродромом Гагенау. Из-за весны или из-за перемены обстановки мы так расслабились? В любом случае экипажи пребывали в отличном настроении. Может быть, причиной того был сам городок Гагенау? Все здесь было другим, более беззаботным и очаровательным. Что-то приятное витало в воздухе. В таком приподнятом настроении мы и встретились на инструктаже на командном пункте в 21.00. Командир тоже выглядел веселым. Можно подумать, что в штабе 3-й эскадрильи 6-го крыла ночных истребителей готовятся к дружеской пирушке, а не к боевой операции. На самом деле мы не ждали, что нас пошлют на задание: слишком ясной была погода. Несколько пушистых облаков на высоте в 6000 футов не могли затмить серебристый свет луны. Такая погода слишком невыгодна для томми, и мы начали планировать, как проведем неожиданный ночной выходной. Наш адъютант обнаружил в Гагенау прелестный ночной кабачок «У Ивонны» с музыкой, вином и всем, что только может пожелать ночной летчик-истребитель. Встречу назначили на 02.00. Поздновато, конечно, сейчас было только 22.00. А как говорит старая пословица, многое может случиться в чудесную весеннюю ночь.
На летном поле стоял новенький самолет, который я пригнал из Пархима: мой личный C9-ES, оборудованный по последнему слову техники. Снаружи он казался почти безобидным, так как от носа до хвоста был выкрашен белой краской, однако стволы пушек выглядели совсем не игрушечными. Новое оборудование включало усовершенствованную радиолокационную аппаратуру «Наксос». Если в кромешной тьме британский ночной истребитель пытался подкрасться сзади, этот прибор издавал сигнал предупреждения на дистанции 500 ярдов. Немедленная смена курса, и преследователь с преследуемым менялись местами. К тому же альтиметр был электрическим — тоже прекрасное изобретение. И радар первоклассный. Он неизменно обнаруживал бомбардировщик на расстоянии 6000 ярдов и вел истребитель к добыче, как нить Ариадны. И наконец, вооружение: впереди две пушки и четыре пулемета; еще две пушки нацелены вверх — новинка, введенная моими экипажами, а теперь производимая на заводах Мессершмитта. Я искренне гордился своим C9-ES и сожалел, что вряд ли в эту ночь выпадет шанс проверить его в деле.
Прошло десять минут. Никто не думал о сне. В ту ночь Бринос, наш офицер разведки, должен был лететь со мной радистом, так как мой постоянный радист Грасхоф находился в четырехдневном отпуске.
Еще через десять минут поступил приказ:
«Всем самолетам лететь в сектор „Нанси“. Группа британских бомбардировщиков направляется к Южной Германии».
— Какая жалость. Я так хотел повеселиться «У Ивонны», — сказал я экипажу.
— Не переживайте, — отозвался Кампрат. — Сегодня вечером я собью своего первого томми.
Стрелок, обер-фельдфебель Мале, ничего не сказал и, как обычно, занялся пушкой и пулеметом. Мою офицерскую фуражку он из суеверия оставил на складе боеприпасов. В 00.48 мы взлетели против юго-западного ветра и направились к сектору «Нанси». На высоте 6000 футов, пролетев сквозь перистые, похожие на вату облака, мы вынырнули в прекрасное чистое небо. При такой видимости можно было обнаружить врага на расстоянии 1000 ярдов. Ровно в 01.10 мы набрали боевую высоту в 15 000 футов. Бринос настроился на волну наземного поста наведения и узнал, что авангард британских бомбардировщиков летит к западу от «Нанси» курсом юго-юго-восток. Через несколько секунд мы должны были увидеть первый пик на нашем радаре. Я кружил к западу от «Нанси», прощупывая ночное небо своим SN-2. Раздался спокойный голос Бриноса: