Ночные гоцы
Шрифт:
— И еще — вам известно, что майор Майерз, когда он… ну… не совсем трезв, берет с собой на службу Библию? И пытается обратить сипаев в христианство, угрожая им гневом Господним? Недавно я случайно слышал, как один из моих солдат спрашивал Нараяна, правда ли, что мы хотим силой сделать их всех христианами. Если они поверят в это, возможны серьезные неприятности. [61]
— Господи Боже, Сэвидж! Майор Майерз — осел, но он из Восемьдесят восьмого полка!
Андерсон вышел из себя.
61
Резкая активизация миссионерской деятельности в Индии (чему Ост-Индская компания противилась всеми силами) действительно стала одной из причин Мятежа: сипаи поверили, что их хотят обратить в христианство.
— Пусть о нем болит голова у полковника Булстрода, мы-то причем!
— Майор Андерсон, я попросил бы вас воздержаться от божбы.
— Прошу прощения, сэр — но это уж слишком! Правда ли, сэр, что на время боевых действий жалованье офицерам будет поднято на сорок рупий в месяц? Следовало бы…
— А как насчет капитанов? Я слышал…
И они погрузились в обсуждение. Родни, стиснув губы, сел и уставился в стол. Вокруг бурлили мелочные пререкания. Он раздраженно тыкал карандашом в бумагу, пока тот не сломался. Скалли, Джеффри, Сандерз, Аткинсон, Торранз — один за другим, все снова и снова. Все они — славные товарищи; так почему же они не видят? Почему они ему не верят? Неужели они действительно думают, что он склонен ни с того, ни с сего впадать в панику? Пустяки, чушь, болтовня! В ярости он продолжал слушать.
— В качестве вашего адъютанта, сэр, считаю своим долгом сообщить, что некоторые офицеры позволяют своим людям чистить обувь купленной на базаре мазью, вместо того…
— Сэр, скоро склад просто не будет вмещать все то снаряжение, которое должно в нем находиться. Мне нужно дополнительное помещение. Крайний барак второй роты вполне можно…
— Мне необходимы все мои бараки. Квартирмейстер просто не понимает, что…
— Мистер Аткинсон никак не поймет…
— Сэр, сколько дней отпуска могу я дать людям во время Холи? [62]
62
Праздник Холи отмечает приход весны. Посвящен Камадэве. О том, как он празднуется — см. гл. 12.
И так далее, и так далее, и так далее — пока мундир не прилип к плечам, в висках не зашумело и не начало стучать, а монотонный скрип панки не стал ввинчиваться в череп ржавым штопором. Все были бледны от еле сдерживаемого раздражения, но говорили без остановки. Они вели себя еще хуже, чем женщины в клубе, имея на то куда меньше оснований.
Наконец совещание закончилось. Ничего не было решено. Родни бросился прочь из комнаты, вскочил в седло и, пришпорив Бумеранга, понесся бешеным галопом вверх по Хребту. Блеск дороги слепил глаза, на зубах скрипела пыль. Ничего не было решено — кроме того, что сипаям придется использовать новые патроны. Вокруг явно было слишком много отдельных комнат, и слишком мало окон.
Происшествие с маленьким плотником только подтверждало его правоту — правоту Кэролайн Лэнгфорд. Этим утром, после того, как он разобрал дело двух сипаев, опоздавших из отпуска, к нему с просьбой обратился ласкар Пиру. Он давно уже состоял при роте и был неплохим плотником, но Родни ему не доверял, потому что тот никогда не поднимал голову и никому не смотрел прямо в глаза. Скуля, пресмыкаясь и прижимаясь к стенам, он пробирался вдоль бараков, всегда обнаженный до пояса. Смуглую грудь, покрытую редкими спутанными седыми волосами, испещряли шрамы. У него были большие оттопыренные уши, на которых, казалось, и держался неряшливо повязанный тюрбан. Темные, задумчивые, слезящиеся глаза были глубоко посажены под костистым покатым лбом. На жилистом горле ходил вверх и вниз кадык. Иногда он ходил в одной набедренной повязке, а иногда — в закатанных зеленых штанах, выброшенных каким-то сипаем и бывших на два размера больше, чем требовалось. Из-за пояса всегда выглядывал уголок чистого черного шелкового платка. Этот платок казался бесполезным и несообразным украшением, потому что он никогда не пользовался им, а сморкался с помощью пальцев, как любой индус. Он состоял при полку, был плотником, делал разный мелкий ремонт, считался нестроевым сопровождающим и принадлежал к одной из низших каст.
Сегодня Пиру с раболепным подобострастием попросил отпуск, для того, чтобы вернуться в родные места и починить свой дом, который «совсем развалился». Это было любопытно по двум причинам. Во-первых, для такой просьбы следовало обладать редким нахальством. Раз в год, после непрерывных муссонных дождей, у любого сипая или ласкара обязательно «совсем разваливался» дом; соответственно, каждый сипай или ласкар просил отпуск,
Каждый жил в своей комнате; и каждый держал ее на запоре, удобно устраивался там и думал свои тайные мысли.
Быстрее! К черту пыль и жару! В пятницу он напился с Маккардлем, завтра снова напьется во время очередной пирушки в Шестидесятом полку, а послезавтра умрет — как Джулио. Или Робин умрет, все умрут и всех унесет половодье мелочной злобы. Быстрее! Быстрее!
Бумеранг рвался вперед диким скачками; Родни пришпоривал его и беспрерывно ругался. Завидев, как они штурмуют Хребет, прохожие ныряли под деревья и, чтобы защититься от пыли, прикрывали рот углом сари или краем тюрбана.
гл. 11
Едва войдя в здание офицерского собрания Шестидесятого полка, он понял, что пирушка будет долгой, буйной и унылой. В этом полку служил Джулио, и с той же отчетливостью, как если бы это был приказ, выкрикнутый ему прямо в ухо, он осознал, что этой ночью их объединит нарочитое, яростное веселье, призванное затупить острие памяти, рассеять нависшее над Бховани облако мрачных предчувствий, и изгнать оспу у Беллов и холеру вверх по Хребту.
Кожаные диваны в передней гостиной были покрыты белыми чехлами, которые, вместе с серебристо-серыми мундирами офицеров Шестидесятого полка, ослабляли впечатление жары. Но это была иллюзорная прохлада — через распахнутые двойные двери и окна проникал раскаленный воздух, а все присутствующиеся раскраснелись, вспотели и уже успели опьянеть. Было шесть часов, обед должны были подать в восемь, на час раньше, чем обычно, из-за жары. Родни всегда нравилась эта комната — высокая, белая, отделанная в георгианском стиле [63] с той небрежной элегантностью и стремительностью, которые были воплощены в легком галопе слов «Бенгальская иррегулярная кавалерия». На стенах на приличном расстоянии друг от друга висели акварели с изображением охоты на лис, а между ними — штандарты и флаги, захваченные в Центральной Индии во времена походов лорда Лейка. Стоя в дверях, он расслабился и, высматривая того, кто его пригласил, машинально подсчитал присутствующих.
63
В России похожий стиль называется «ампир».
Все знали всех в Бховани. Налицо были все офицеры Шестидесятого полка, кроме одного: Госс, Рассел, Хедж, пригласивший его Вилли ван Стингаард, Лонг, Бейтс, Смит, Уоф, ветеринар Гейган и хирург Херролд — человек, который через девять месяцев должен был стать отцом. Отсутствовал только нынешний командир полка — майор Суизин де Форрест. Тем же мгновенным взглядом Родни окинул остальных гостей: Сандерз из его собственного полка, Белл из Восемьдесят Восьмого (тот осторожно цедил вино; ну и дурак — что бы он ни делал, ему все равно достанется и от жены Луизы, и от тещи Гариетт Кавершем — так почему бы не напиться по-настоящему?), и высокий, свежий семнадцатилетний юноша с великолепными зубами и вьющимися каштановыми волосами. Юноша был в алом с белой отделкой мундире Восемьдесят восьмого полка, и, поскольку Родни его не знал, он мог быть только молодым Маейерзом, героическим братом Рэйчел, вчера прибывшим из Аддискомба.
Раз в Шестидесятом полку не было ни полковника, ни подполковника, а де Форрест, видимо, обедал дома, то самым старшим на вечеринке был Госс. Он снова нашел глазами лысую голову, подошел, поклонился и произнес официальным тоном:
— Добрый вечер, сэр.
— Привет, Сэвидж! Эй, Вилли! Твой гость пришел. Давайте выпьем.
Родни окончательно расслабился — с официальной частью было покончено.
Снаружи, на газоне, спешенный оркестр наигрывал английские и ирландские мелодии. Вокруг сновали с серебряными подносами и шампанским в серебряных ведерках слуги в ливреях. Сначала разговор давался с трудом, а смех — с усилием, но вскоре холод шампанского забурлил в его жилах и он мог говорить о чем угодно. Он затеял спор, яростно божась и размахивая бокалом, а шампанского становилось все больше… бутылка за бутылкой, огромные бутыли шампанского, ничего, кроме шампанского… золотистые пузырьки… Бенгальская иррегулярная кавалерия!