Ночные гоцы

Мастерс Джон

— Хорошо. Надо, так надо. Давайте поторопимся.

Она отказалась сесть на лошадь, и Родни повел животное в поводу. Они быстро шли вдоль обочины, ее туфельки шлепали по пыли. Вскоре ей придется заговорить о де Форресте, но он видел, как он может ей помочь.

Без всякого предупреждения ее гнев выплеснулся наружу. Она заговорила тихим, дрожащим от ярости голосом.

— Вы думаете, я все это затеяла ради удовольствия погубить Рани, не так ли? Нет тут для меня никакого удовольствия. Я верю, что следовать Господним заветам правды и справедливости важнее, чем исполнять долг перед людьми, перед любым человеком, и особенно, если этот человек ты сам. Мы живем не для собственного удовольствия, а чтобы воплощать Господню

Правду. Старый раджа был моим другом, но надеюсь, мне достало бы сил делать то, что я делаю, и если бы он был моим врагом. Мне нужна была помощь. Я обратилась к майору де Форресту потому, что он проявил интерес к этому делу. В отличие от вас он не поддается порывам, и это хорошо: я воюю не с людьми, не с какими-то конкретными врагами, я веду крестовый поход против Неправды, и мне нет нужды кого-то ненавидеть. Он просто выполнял то, о чем я его просила.

Она остановилась и пробормотала:

— Далеко еще?

— Мы почти пришли.

Она замедлила шаг, и он поступил также. Ей надо было освободиться от всего этого, а несколько минут задержки при погоне за повозками не играли никакой роли.

— Этим вечером он предложил мне выйти за него замуж — в саду леди Изабель. Я не поверила своим ушам! Мне такое никогда в голову не приходило. Я в жизни не встречала мужчины, за которого мне захотелось бы замуж. Сначала я была слишком изумлена, чтобы говорить. Потом ответила: «Благодарю вас, нет», и он сказал, что, возможно, я права. Чуть позже явился посланец Ситапары. Я не считала, что предложение что-то меняет, и обратилась за помощью к майору де Форресту — а он отказался! Я спросила его — неужели он помогал мне только потому, что собирался сделать предложение, и он сказал, что да. Он сказал, что думал: вместе мы сможем зажить без всяких волнений, потому что я уже переросла все эти дурацкие чувства. Он добавил, что по тому, как я вела себя после того, как получила послание, он понял, что ошибся — просто меня воспламеняют не люди, а принципы. Он сказал, что это обстоятельство перевешивает удовольствие избавиться от Виктории как от хозяйки дома. Он так и сказал!

Родни прочистил горло.

— Мы пришли. Кажется, я вижу свет.

Зачем она все это ему рассказала? Чтобы он поверил ее истории о таинственном происшествии у бунгало комиссара — чтобы показать, что у де Форреста были причины лгать? В этом не было необходимости, и ей это было отлично известно. Или она хотела объяснить, что связывало ее с де Форрестом, и опровергнуть сплетни? Она не походила на женщину, которую сильно волнуют сплетни; я его не волновало, верны сплетни или нет — и это ей тоже было известно.

— Я почти закончила. Когда он это сказал, я так разозлилась, что вышла из себя. Он думал, что я похожа не него — также неспособна чувствовать. Он собирался меня использовать, чтобы избавиться от Виктории и заменить ее умелой хозяйкой. Одно чувство у него все же осталось — ненависть к Виктории. Но послание было таким важным, что я должна была заставить его пойти со мной в последний раз, что я и сделала. Но в душе он остался неискренним. Вы видели, что произошло.

Они свернули на подъездную аллею Булстродов. Была половина второго, и Родни содрогнулся при мысли о том, как встретит их старик, если он как раз сейчас отсыпается после горы карри и галлона пива. Девушка молча шла рядом с ним по изгибу аллеи, копыта оркестрантской лошади ровно стучали по гравию.

«Он собирался меня использовать». Понимает ли она, что де Форрест мог подумать, что она собирается использовать его; что обычным людям — вроде самого Родни — не нравится, когда их используют в качестве орудий для того, чтобы лучше выявить красоту Божественной Правды? И еще кое-что, даже более интересное. В ее рассказе был момент, когда в голосе ее явственно слышалась самая обычная женская ярость; ее не столько огорчало, что де Форрест оказался

глух к высоким принципам — ее выводило из себя, что он счел ее непривлекательной женщиной. Она знала себя гораздо хуже, чем думала, и поэтому нравилась ему гораздо больше. Кроме того, настоящая Кэролайн Лэнгфорд была гораздо интереснее, чем та, какую она из себя изображала, или та, какой она надеялась стать.

Замеченный ими свет горел на веранде Булстродов. Изгиб аллеи вывел их прямо к входу в бунгало, и они увидели полковника: тот растянулся в плетеном кресле под навесом для карет. Вокруг него по гравию были разбросаны полдюжины пустых бутылок из-под пива. Рядом, у края клумбы сидел на корточках слуга. На Булстроде были сандалии, грязные белые брюки и выпущенная из брюк и расстегнутая рубаха. Увидев их, он хмыкнул, но даже не сделал попытки встать и не выказал никакого удивления.

— Ха! Доброго утра вам обоим! Чхокра, привяжи лошадь сахиба к дереву и принеси пива. Вы пьете пиво, мисс Лэнгфорд? Славная девочка! Ну, поскольку вам явно не хватает ума сообразить, что сейчас самое время для дружеских визитов, то — что случилось?

Он слегка пошевельнулся в кресле, и маленькие глазки блеснули. Сначала запинаясь, затем со все возрастающей уверенностью Родни рассказал, что произошло; когда он закончил, Кэролайн дополнила пробелы.

Полковник внимательно слушал. Он не шевелился, если не считать того, что время от времени погружал лицо в кружку с пивом. Дослушав до конца, он вытер пену с бороды и усов, шумно отхаркнул и метко выплюнул слюну на красную с черным бабочку, присевшую на столб веранды. Он заговорил, почесывая густую поросль волос на груди.

— Начнем с главного. Нет смысла посреди ночи устраивать охоту за этими парнями. Движутся они медленно, проделать им предстоит сорок семь миль, так что если понадобится, мы легко настигнем их завтра. Девана с ними все равно не будет. Где-то в джунглях его ожидает лошадь. С этим все. Теперь о Делламэне. Конечно, он от кого-то берет взятки. Я это знаю уже года два. Зачем? Он хочет выйти в отставку, вернуться в Англию и купить себе место в парламенте. Хочет закончить свою книгу. «Фискальная политика и условия землевладения», что-то в этом роде; он чертовски хорошо в этом разбирается — полагаю, кто-то должен в этом разбираться. Парню день и ночь грезится свое имя в «Таймс»: «Достопочтенный сэр Чарльз Делламэн, член Тайного Совета и т. п. и т. д.» И, конечно, дома он полезет в политику — очень способный паренек, прямой, как штопор.

Теперь он уже почесывал складки жира на животе.

— Мне он не нравится. На взятки мне, само собой, наплевать, но он — льстивый бесхребетный гаденыш. Доказал это у Кишанского водопада, а? Что меня ставит в тупик, это как он во всем этом завяз. Взять парочку бриллиантов и закрыть глаза на мелкие грешки раджей — ну, там сжигание жен заживо или гарем из мальчиков — это одно. Но помогать провозить оружие — это другое, и это чертовски опасно. Думал, для этого у него поджилки слабы. В любом случае он, если сумеет, помешает преследовать повозки — побоится последствий. Если я обращусь к нему, он как-нибудь заткнет мне рот, а попозже сам предпримет расследование.

Он осекся и стал внимательно всматриваться в клумбу.

— Видите змейку — вон, внизу шевелится? Это земляная гадюка, называется «мурархи санп». О ней ходит множество легенд; чтобы убить, ее подкидывают в воздух, а потом колотят камнем. Это называется «сурадж декхана» — «показать ей солнце». Дальше к югу гонды ее едят; я тоже пробовал — очень вкусно. Вот еще что… Делламэн может быть официально занят чем-то секретным. Здесь правительство временами действует тайком, вынуждено действовать, чтобы пользоваться хоть каким-то уважением. Я прожил здесь тридцать девять лет, и если научился чему, так это предоставлять штатским и политикам барахтаться в их собственных интригах — если можно.