Ночные каналы

Николаев Геннадий Философович

— Они — в резерве. Один, возможно, на профилактике. Точно! Видишь, над ним крюк тельфера? Значит, собираются поднимать.

— А как бы заглянуть поглубже...

Я заметил на стене пультик с кнопками. И дураку ясно — освещение. Действительно, когда я нажал кнопки, колодцы осветились изнутри. Светлана подбежала к ближайшему.

Вспененная вода, казавшаяся сине-зеленой, все еще крутилась вокруг центра мощной воронкой. Воронка имела странную, как бы согнутую форму — в сторону канала покачивался плавный желоб. Там, ниже, воду выносило через створы в канал. Уровень понижался прямо на глазах, воронка причудливо играла, переливалась, освещенная лампами, герметично

вделанными в стены. Стальные скобы, поблескивая влагой, уходили от верхнего края колодца в глубину и размыто терялись в сине-зеленом мраке.

Светлана перебежала к пустому колодцу. У самого дна она разглядела воду.

— Смотри! Там вода?! — поразилась она.

— Разумеется. На уровне нижнего водосборника.

— Но почему?!

— Не врубаешься? Ты кем работаешь?

— На пищеблоке, — сказала она, помедлив, и добавила со смешком: — Раздатчицей. А что? Это тебя шокирует?

— Почему?

— Вижу, перекривился весь.

— Да, перекривился, но не от этого. — Я показал, что держу плавки одной рукой. — Авария. Не могла бы завязать?

Светка расхохоталась. Вдвоем, общими усилиями мы справились с коварной резинкой, и я снова хотел было обнять Светку, но она отбежала к колодцу. И опять к пустому. Уж больно занимает ее этот пустой колодец: разглядывает и с этой, и с другой стороны, пытается приподнять решетку.

— Эй! — крикнул я. — Не собираешься ли нырять?

Она поманила меня и, показывая вниз, спросила:

— Но все же, инженер, почему там вода? Насос же не работает. Значит, клапан пропускает?

— Какой клапан?

— Ну, какой, обратный? Который... — Она замялась, не зная, как объяс­нить.

— Никакого клапана нет. Лопасти находятся в воде. Так я думаю, — без особой уверенности сказал я.

— Значит, между лопастями можно проникнуть в нижний бассейн?

— Не «бассейн», а водосборник.

— Ну, водосборник. Можно?

— В принципе, можно. А зачем? Тебе-то зачем это?

— Так... простое любопытство. Не веришь? Я ведь и с тобой поплыла из любопытства. Такая я, любопытная...

— Странное любопытство, — с обидой сказал я. — Бросила меня, убежа­ла...

— Но ведь насосы остановились!

— Конечно, это важнее!А то, что я как идиот... с этой резинкой — это как, не важно?

— Юрочка, прости, так получилось, — сказала она. — Сейчас уже поздно, пора возвращаться, у нас строго. А то вообще перестанут выпускать. Пойдем. Завтра снова сплаваем сюда. Хорошо?

Мне было удивительно тепло, хорошо с ней. Ее так волновавшие меня губы в трещинках и с черной запекшейся капелькой крови были совсем близко. Мы прижались друг к другу, и снова все забурлило во мне. Преодолеть эту силу было непросто. Светлана то упиралась мне в грудь, то сама прижималась ко мне, и казалось, что мы вместе тихо сходим с ума. Но все же ей удалось отжать меня от себя. С грозным воем врубились насосы. Значит, прикинул я, прошло не меньше получаса. Действительно, пора было сматываться, а то припрутся дежурные, поднимут шум.

Мы выключили свет, вышли, плотно прикрыв дверь. Спустились по лестнице к каналу, вошли в воду. Где-то на полпути от насосной до нашего места вдруг спереди ударил свет — прямо в глаза. Неожиданный и мощный, как удар по лицу. Мы машинально отвернулись, поплыли на спине. Светлана выругалась — крепко, по-мужски, и свет, как бы испугавшись, погас.

— Меня потеряли, — донесся голос Светланы из какой-то чернейшей, неземной темноты.

Я плыл с закрытыми глазами, но за веками, внутри меня полЕлхал этот жуткий, ярчайший свет галогенного прожектора

с ближайшей вышки. Светлана первая вышла на берег — каким-то ей одной ведомым способом нашла наши вещи и, взяв меня за руку, вывела как слепого. Я и правда ни черта не видел, кроме радужных кругов да белесой мути. Она прикоснулась к моему плечу, шепнула «До завтра!», и лишь скрип торопливых шагов долетел до меня. Обессиленный, я опустился на сырую и уже холодную гальку и долго сидел, прикрыв глаза рукой и борясь со странной, наплывами, тошнотой.

3

Не думал я, что всего за две встречи так крепко влипну. Светлана постоянно была во мне, как дыхание, как пульс, как ощущение движения крови. Странно, по при хорошей зрительной памяти я не мог вспомнить ее лицо — лишь глаза, то серые, то темные, неотступно смотрели на меня. Конечно, я очень пережи­вал, что скрыл свое подлинное имя. Зачем? Что за блажь? Теперь трудно будет объяснить ей, зачем я это сделал. Обидится — и правильно сделает! Кретин! Что за игры под луной — за колючей проволокой?! Когда все вокруг так странно неустойчиво. Может, нам всего-то отведено три-четыре встречи, а я — болван! Хотелось найти ее, увидеть и сказать, что не могу без нее, хочу быть с ней всегда. Такого еще не было в моей жизни. И вряд ли будет. И пусть простит за дурацкий обман!

И я верил, что найду ее, поговорю, и она простит. Было в ней что-то такое, чего не было ни в одной из моих прежних девчонок. Удаль, грубоватость, загадочность и нежность. И еще — какая-то необъяснимая сила, которая сразу же потянула меня к ней. Но меня ли одного?! А что за мужик строжился, когда выпускал ее на канал прошлой ночью? И как это получилось, что с такой точностью включили прожектор — прямо в лицо, как будто с вышки следили приборами? Странная птица! Но как бы там ни было, а все рассудочное, подозрительное уходило, едва я вспоминал ее руки, глаза, губы...

Я ждал третьей ночи. Истомленный ожиданием, я даже не стал заходить в свой корпус, а прямо с автобуса помчался на канал. Конечно, никого там не было. Небо затянуто тучами, но дождем и не пахло — жара и сушь продолжа­лись уже вторую неделю. Я долго бродил вдоль канала, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому скрипу. Но — тщетно, Светланы не было. Нервы мои были на пределе. Я разделся и кинулся в воду. С яростью, без передышки доплыл до насосной, оттолкнувшись от бетонной стенки, пошел в таком же темпе обратно. Если бы я так плыл на каких-нибудь официальных соревнованиях, то наверняка показал бы неплохой результат — мастера а то и чемпиона мира!

Однако каково же было мое изумление, когда возле кучек гравия, где лежала моя одежда, я увидел спокойно сидящую овчарку! Глаза уже привыкли к темноте и ошибиться я не мог: да, это была немецкая овчарка, крупная, темной масти, с остро стоящими ушами и широкой грудью.

Я вышел из воды и осторожными шажками двинулся вверх по откосу. Собака наблюдала за мной, поворачивая голову с боку на бок, словно ожидая, что я ей чего-нибудь дам. Дать, увы, было нечего, кроме самого себя, голень­кого, ничем не защищенного, и я, вдруг осознав это, в страхе остановился, прикрывшись руками. Собака угрожающе зарычала. Двигаться дальше было рискованно, и я застыл на месте, упершись пятками в острые камни. Собака постепенно успокоилась, легла на брюхо, вытянув передние лапы и положив на них морду. А я стоял, изображая статую спортсмена, только что вышедшего из воды. Правда, голого и без должной шапочки.