Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945
Шрифт:
Мы не заставили себя упрашивать. В бугре, возле которого мы стояли, словно в сказке «Сезам, откройся!», распахнулась дверь, и мы вошли внутрь.
В землянке чадила желтая артиллерийская гильза, приспособленная под светильник. Ее слабый, неровный свет колебался от ветерка, дувшего из открытой двери, и едва-едва освещал лица сидящих там людей. Навстречу поднялся человек. В том, как он поднялся, расправил плечи, тряхнул головой, мне почудилось что-то знакомое.
– Прошу, – широким жестом он указал на нары, – располагайтесь как
Я не могла поверить своим глазам: да это же Петр! Ну конечно же он, мой школьный товарищ. Верный спутник в лыжных походах, партнер по танцам, на катке. Тысячу лет не виделись! Он закончил школу на год раньше, в сороковом. Всех мальчишек сразу призвали в армию, и с тех пор я о нем ничего не слышала.
– Разрешите представиться. – Петр вытянулся перед нами. – Командир роты…
– Петр Ванин, – прошептала я.
Он вздрогнул, подскочил ко мне, схватил за плечи, впился глазами в лицо:
– Ты?! Елка? Невероятно…
Петр закружил меня, потом бережно усадил на нары. В землянке стало шумно. Мужчины суетились вокруг Жени, а она сидела у самого освещенного места и спокойно позволяла любоваться собой. Женей нельзя было не любоваться. И она сама это хорошо знала. Обаятельность и артистичность всегда выделяли ее. Иногда казалось, что она рисуется. Но ей и рисоваться было не нужно – так не похожа она была на других. Порывистая, непоседливая, менявшаяся мгновенно от веселой до усталой, задумчивой и грустной. Она и в полете была не как все. Гусар, да и только. Мы никогда не знали, что она предпримет через минуту или что скажет.
Мы с Петром отошли в угол землянки, присели на нары и предались воспоминаниям. А тем временем хозяева накрывали на стол – перевернутый на попа снарядный ящик. Женя, конечно, командовала, а мужчины весело ей подчинялись. От стола слышался смех, шутки. Нас пригласили за стол, и я ахнула от восторга. Картошка! Как давно мы ее не ели.
– Здорово живете, ребята!
– А у нас всегда здорово тут, на переднем крае.
От суматошного разговора, смеха, шуток вздрагивало и металось пламя в светильнике. Ах, как нам было хорошо – и хозяевам, и гостям, свалившимся с неба, – в этой сырой, полутемной землянке!
Но вот близко разорвались один за другим снаряды.
– Скоро начнется, – сказал Петр. – Вам улетать надо.
Мы выбрались из землянки. Светало. У самолета возился парень.
– Все в порядке, командир, – сказал он Жене. – Рад помочь. Я когда-то с самолетами имел дело.
Женя поблагодарила.
– Ну, вот и конец светлому сну, сказке, – сказал Петр. – Когда еще увидимся?
– Пора домой, штурман, – позвала меня Женя уже из кабины.
Прощались мы все радостно. Никто не думал ни о смертях, ни о предстоящих тяжелых боях.
…И вот сейчас где-то внизу дерутся эти парни. И Петр среди них. Его не найдешь. Был бы цел. Я думаю о том, что хорошо бы сделать еще один вылет, помочь наземникам, но начинает светать. Уже гаснут звезды.
Заправившись, мы отправились бомбить огневые точки на Сапун-горе.
Сбросив бомбы на огневые позиции врага, мы взяли курс домой. Утренняя заря окрасила небосклон над Сапун-горою. Мы ощущали радость от хорошо сделанной работы, оттого, что мы живы. Любого пилота охватывает радость возвращения, когда он преодолел огонь, бой, когда выбрался из ослепляющего света прожекторов. Это такое могучее чувство – возвращение к своему месту в жизни. И хочется петь! И все вокруг воспринимаешь обостренно. Кажется, в сотый раз пришлось пожалеть, что я не художник. Надо было передать в красках ту поэму рассвета.
Радость бытия буквально распирала меня и требовала какого-то действия. Увидев, как истребители готовятся к взлету, Нина спикировала, а потом прошлась над ними низко-низко, убрав газ. Я прокричала им: «Доброе утро!» – и пожелала всем возвратиться с победой.
Уже выглянуло солнце, когда мы подлетали к своему аэродрому. Нина пошла на посадку. На старте стояли две фигуры, которые я почти сразу узнала: командир полка Бершанская и Данилова. Только сейчас до меня дошло: ведь тревожатся! Нина, высадив меня на посадочный, порулила машину на стоянку.
– Ступай доложи.
Я иду к командиру и ничего не могу с собой поделать: во весь рот улыбка. Не могу заглушить в себе восторг от дивного весеннего утра.
– Кто разрешил? – Она уже знает, что мы заправлялись у братцев. Позвонил командир полка, но еще и добавил, что какой-то самолет сильно обстреляли. Она боялась за нас.
Мне бы изобразить раскаяние, а я улыбаюсь, и все! Данилова делает большие глаза, подает знаки, чтобы я потушила улыбку. А я ничего не могу с собою поделать.
– Товарищ командир! – начала я весело. – Мы решили…
Сдерживая гнев, командир приказала:
– Идите. Поговорим на разборе.
Я повернулась, как положено, и пошла к Ульяненко. Данилова шла рядом и ворчала:
– Чего только мы не передумали. Переволновались… – А потом рассмеялась: – Вот же черти! Выговор схлопотали – это точно.
Навстречу шла Ульяненко:
– Ну как? Попало?
И вдруг мы втроем расхохотались без всякого на то повода. Уж больно было утро хорошее: теплое, яркое, веселое. Солнце согревало все вокруг. И мы чувствовали себя бодрыми, сильными. Растерянность, недоумение за выговор – мы ведь искренне верили в правоту своего полета – все это провалилось вместе с утренней дымкой в тартарары. Я верила: будет удача! Мы были молоды и очень любили жизнь.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
