Ночные смены
Шрифт:
— Каждый вечер, когда в спектакле занята Женя. Он приходит ее встречать.
— А когда ты видел последний раз Нину?
— Когда! Вижу по два раза каждый день.
— Как она?
— Живет и процветает, думаю, скоро покинет кордебалет и перейдет в солистки. Спрашивала как-то о тебе.
— Ну уж брось!.. Как спрашивала?
— Как? Спросила: где наш юный художник? Я ей: страшно занят, создает неповторимое эпическое полотно. А она: ах, как это интересно! Признайся, ты к ней неравнодушен?
— Просто давно не видел.
— Сегодня
Юра встал, подтянулся, поправил и без того ладно сидящий пиджак. К скамейке, широко взмахивая костылями, приближался улыбающийся Саша Карелин.
— Вот это встреча! — сказал он, пожимая руки Юре и Алексею. — Разрешите пополнить вашу честную компанию? — Саша сел, придвинулся к Алексею, освобождая место для Юры.
— Сиди, сиди, Сашенька, я постою.
— Ты тоже кого-нибудь встречаешь?
— Да… Ниночку, — небрежно ответил Юра.
— Козлову? А Женя не выходила?
— Сейчас появятся обе. Спектакль закончился. Видишь, пошел народ.
Юра снова присел на скамейку и обратился к Саше:
— Мне очень хочется прочитать тебе стихи о моряках. Сейчас неудобно — много народа… Но я уверен, они до тебя дойдут! Не то что до этого сурового критика, — он кивнул на Алексея. — Понимаешь, моряки геройски гибнут за Родину, и она воздает им вечную славу. Это так и будет! Вот увидишь.
— Верю! — отозвался Саша. — Еще как верю! Восемь месяцев бились матросы за Севастополь, и партизаны, и бойцы приморской армии… Сколько друзей погибло… Но и фашисты хлебнули горя, как никогда. — Саша достал из кармана кителя «Правду», развернул ее. — Запомнится им Севастополь… Вот здесь, между прочим, напечатано сообщение «Двести пятьдесят дней героической обороны Севастополя». Читал? Держи! — Он протянул газету Юре. — Прочитаешь — поймешь, что это не поражение, а победа, да еще какая! Так что ты прав, Юра, севастопольцы прославили себя. Память о них, это точно, перешагнет века.
— Черт знает что, — заговорил Юра. — Мы стремимся достигнуть высот искусства, несем его людям, а эти бандиты, чтоб им ни дна, ни покрышки, которые продырявили и мой бюст, жгут классические полотна, уничтожают памятники культуры! Только ни хрена у них все равно не выйдет!
— Верно, — согласился Саша. — Есть ведь еще и мы! Так, Алексей? — И он крепко обнял Алексея за плечи. — Мы и здесь повоюем. — И он заговорил спокойно, с улыбкой, которая шла к его открытому, мужественному лицу: — Спасибо тебе за Галинку. Надеюсь, уживаетесь? Помогать пострадавшим от войны — наш долг.
— Уживаемся, — ответил Алексей. — Меня и дома-то никогда нет. Вместе с жильем передал им наш огородный участок. Они достали два ведра картошки и посадили ее за рекой.
К удивлению Саши и Алексея, Юра неожиданно начал читать стихи:
— «Она стремится в мир иной, увлечена высокой целью. И рампа блещет ей дугой, к ногам бросая ожерелье». Вот она, мой юный друг! Идет твоя мечта.
В конце аллеи действительно показалась
Алексей вдруг встрепенулся и хотел было уйти, но Юра крепко стиснул его руку и прошептал:
— Не валяй дурака! Сколько можно вздыхать? Вместо того чтобы объясниться, ты бежишь, как трусливая лань.
Не расслышав, о чем говорит Юра, Саша Карелин сказал:
— Вот ведь чудо! Рождаются люди одинаковые, все как все, ан нет. Один возьмет да явится на свет с божьей искрой певца, другой — танцор, третий — художник. И потом сами же люди дивятся себе подобным, таким, да не таким, обыкновенным и в то же время — недосягаемым. И хорошо, когда люди не завидуют талантам, а оберегают их и гордятся ими. Я лично — горжусь, в том числе и Женей.
— Правильно делаешь! — сказал Юра. — Однако что это за хлюст увивается за ней?
Сомнений у Алексея теперь уже не было: рослый молодой человек в макинтоше был не кто иной, как Сергей Аркадьевич Репнин. В одной руке он держал букет тюльпанов, другой касался локтя Жени.
Юра вскочил со скамьи.
— Знакомься, Ниночка: мой старый друг Алексей. Замечательный художник, но ужасный скромник.
Нина подала руку и рассмеялась. Следом за ней поздоровались Женя и Репнин.
— Художник! — удивился он, бережно передавая букет Нине. — Это для меня новость. Привет рабочему классу! Как Настенька? Я, между прочим, кое-что вам привез. — И уже обращаясь к остальным: — Мы, можно сказать, в одной упряжке — коренной заводской народ.
Не обратив внимания на слова Репнина, Нина спросила:
— Это правда, что вы пишете большое полотно?
— Нет, сейчас не до этого. Я и до войны не брался за большие работы.
— А Юра говорил…
— Работает, работает, — подтвердил Юра. — Я же сказал, что мой друг — великий скромник. Однако результаты его труда достигают звезд!
— Каких звезд? — не поняла Нина.
— Таких же, каких достигает наш труд, любой — звезд победы.
— Ну, Юрочка, ты всегда витаешь в своих поэтических образах. Однако свежо, — передернулась Нина. — Вы идете?
Саша поднялся со скамьи, и они с Женей двинулись вперед.
— Идемте, Нина Васильевна, — поспешил сказать Репнин. — Я вас провожу. До свидания, товарищи! — попрощался он, и все четверо медленно пошли по центральной аллее.
Алексей растерянно стоял возле скамьи, а Юра, не пытаясь сдерживать смех, бодро выкрикивал:
— Ну, здорово! Орел! Как он нас отрезал! Да ты не куксись, Ниночка у нас — человек серьезный. Такие прилизанные прилипалы, как этот, атакуют ее каждый день. А толк-то какой? Никакого! Идем. Тебе завтра на завод?