Ночные журавли
Шрифт:
– Ах ты… немецкая шлюха!
– Спокойно, – улыбнулась красавица-осетинка и поправила свои каштановые волосы. – Люди кругом! Подумают, что вы какие-то бандиты-оккупанты и пристаете к мирным женщинам.
Варя вспомнила манеру капитана Смолянского, он бы зацепился сейчас за «неуважение к немецкому народу». Затем отделил бы своих дам от пехотинцев: кстати, вы задели локтем одну пассажирку! Не извинились?! А выпадки, что мы, мол, здесь хозяева? Вам разве командиры не объясняли, как нужно вести себя в городе?..
Попутно
Медленно подкатил трамвай. Профили в окнах чинно кланялись тормозному движению. Пассажиры обходили странных русских, затеявших долгое прощание.
Вот обнажился никелированный поручень. Пехотинец преградил женщинам дорогу.
– Ну, ты пожалеешь! – Гордость не позволила Ольге Зауровне отвести его руку.
Трамвай ждал.
Кондуктор крикнула предостерегающе: «Ап-фарен!» – словно перед цирковым прыжком. В этот момент подбежал второй офицер. За ним ехал, раздувая зеленые щеки – передние крылья, – комендантский газик.
Долговязый лейтенант с красной повязкой на рукаве слетел коршуном с подножки:
– Предъявите ваши документы!
– Товарищ лейтенант, – слегка покачивая головой, сказала Ольга Зауровна, – обращайтесь к соотечественницам по уставу!
– Разберемся, кто вы такие! – Повернулся к солдатам: – В машину их!
Жена подполковника сделала обрадованное лицо, мол, подвезут до места! Она выдержала паузу, чтобы солдат открыл ей дверцу. Варя забралась следом.
Машина отъехала, за ней покатился трамвай, догоняя их. Пассажиры более смело смотрели на русских, улавливая на лицах привычную суровость.
«Не дрейфь! – подмигнула комендантша. – Обратно еще на трофейной привезут!» Варя быстро успокоилась, принимая случившееся за новое приключение, пусть бестолковое, но родное. Ей было все равно куда ехать и зачем, подчиняясь нелепому подозрению, потому как уже давно жила тайной и явной подневольностью.
В комендатуре Ольга Зауровна потребовала, чтобы их немедленно отвели к такому-то полковнику.
– Ты хорошо осведомлена, – без тени сомнения отрубил лейтенант. – Ничего, следователь узнает, кто вы и откуда «все знаете»!
Документов при них не было. Женщин отвели в камеру.
Захлопнулась железная дверь, а в памяти Вари всплыл рьяный пехотинец, оставшийся на остановке. Орёлик! Неужто в самом деле она вызывает такие чувства? А вот встретились бы в Доме офицеров! Может, даже посмеялись… Хотя нет. Не смогла бы уже простить…
Прошло больше часа, когда дверь отворилась и пришел следователь. Услышав от задержанных номер части, он проводил женщин к начальнику комендатуры.
Кабинет начальника похож на медвежий угол – бархатные портьеры внахлест, толстый ковер на полу, с вмятинами следов от
– Продержали в кутузке без всяких-яких! – Ольга Зауровна брезгливо осмотрела предложенное ей кресло.
Полковник скрылся в чаще кабинета, подставляя злым взглядам женщин непрокусываемые бока.
– За своих подчиненных вы должны отвечать!
То тут, то там слышались звуки двигающихся стульев или крышки графина:
– Вас приняли за тех русских дамочек, что остались после войны. И не хотят возвращаться на родину…
Забирать «пленниц» приехал капитан Смолянский.
Проводив Варю до ее комнаты, он произнес назидательно:
– С человеком ничего не происходит зря или, как он думает, случайно!
Затем пили чай, «в кутузке не угостили!». Капитан говорил о чем-то слишком умном, мол, человек движется в трех измерениях: разума, чувства и сердца. И если застопорилось в одном, то, может быть, виновато «пустое сердце».
Смолянский наблюдал – через овальное зеркало – за черной косой, ёрзавшей меж лопаток. Варя шутливо напевала: «Горе-горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело!..» С недавних пор у нее появилась новая привычка – отвечать на неудобные вопросы словами известных песен. И отделаться легко, и неоскорбительна народная мудрость.
Сад за окном был усыпан белыми лепестками яблонь. На их фоне отчетливее выделялся темный бетонный остов. Варя спросила капитана: знает ли он, что было там раньше?
– Знаю!
Она уже научилась понимать по тону следователя, что «знать ей этого» не положено.
А пехотинца «Горе-горькое», точнее, похожего на него, Варя встретила однажды. На допросе у Смолянского.
Те же честные глаза, вспотевшая щетина на шее. На столе у следователя лежала немецкая рождественская открытка. На ней фотография Мадонны с острыми коленями под платьем. Мокрая скульптура где-то под ветками сада. Лейтенант заклеил бумагой немецкий текст и написал невесте: вот, какая краля! Но ты, мол, – лучше! На этот раз Смолянский сделал все, чтоб пехотинец быстрее увидел невесту на родине. А Варя впервые почувствовала зависть и досаду.
Освоившись понемногу, сибирские птахи превратились в милых щеголих: они выступали на сцене Дома офицеров, ходили на танцы по субботам, шили наряды в частных ателье.
С некоторых пор Варю сопровождал на машине только капитан Смолянский. Принимая из ее рук свертки с покупками, спрашивал, пытаясь казаться удивленным:
– Опять в двух экземплярах?
– Генерал просил для дочери.
– В самом деле?
– Да. – Варя хлопала дверцей машины. – Еще надо в шляпный заскочить.