Ноль

Ру Тори

По второму кругу прохаживаюсь по квартире с пылесосом, с тоской поглядываю на улицу. В груди вибрирует ток. Надоело быть музейным экспонатом, сидеть дома невыносимо. Хочется вырваться из-под стекла и бежать изо всех заметно прибавившихся сил… Куда? Все равно. Лишь бы теплая рука с нарисованными костями держала меня за руку.

Стук в дверь, неожиданный и абсолютно нетипичный для раннего вечера, приводит нас в замешательство.

Удивленно переглядываемся, и бабушка идет в прихожую. Раздается щелчок замка. Встав на цыпочки, я заглядываю

за бабушкино плечо и вижу в проеме Сашу. Еще неделю назад я бы все отдала за то, чтобы он обо мне вспомнил, но сейчас чувствую только недоумение и странное разочарование.

– Здрасте, теть Галь! – чинно кивает Саша и машет мне: – Привет, Сонь! Что делаешь?

– Здравствуй, Сашенька! – Бабушка отступает от двери, и я, выходя на передний план, поясняю:

– Привет… У нас уборка.

– Не хочешь погулять? – как в недалеком, но почти забытом прошлом зовет Саша и улыбается бабушке: –Можно, теть Галь?

– Ну конечно! – сияет она.

Мой друг – единственный, с кем мне разрешено гулять по окрестностям. Бабушка доверяет ему и тете Оле и считает его «крайне положительным, обаятельным и добрым мальчиком».

Про него она тоже многого не знает.

* * *

Летом за домом ураган повалил дерево – оно так и лежит на месте своей кончины и медленно обрастает пустыми пивными бутылками, сигаретными пачками и прочим мусором.

Саша направляется к нему, я, перепрыгивая лужи, отстаю на пару метров.

Мой друг давно вырос, превратился в красивого парня: он клево одевается и модно стрижется, он умопомрачительно улыбается и в совершенстве освоил науку пускания пыли в глаза. Но он предал меня – сошелся с нынешними дружками, и я перестала видеть в нем принца. Едва ли принц будет похабно шутить, бить толпой слабых, лапать девчонок и выпивать.

Все наши общие интересы резко сошли на нет.

Он залезает на толстую ветку в метре от земли и подает мне руку:

– Давай!

Взбираюсь и сажусь рядом на сухую кору, молча разглядываю то синее полинявшее небо, то свои грязные туфли.

Мы сто лет не были наедине, и чудовищная неловкость сковывает плечи.

– Тебе не предлагаю! – кратко сообщает Саша, достает из-за пазухи фляжку, откручивает пробку и опрокидывает ее содержимое в рот. В воздухе зависает запах спиртного.

– А Наташа твоя где? – пытаюсь завести разговор.

Порыв ветра уносит с дорожки листья, над домом кружится стая встревоженных птиц, смутная тоска забивается под ребра.

– А, чтоб ее… – Смурной и нервный Саша прячет фляжку в карман. – С ней все. Гейм овер.

– Да ладно! Что случилось? – участливо спрашиваю я, подавляя злорадство.

Он бьет кулаком по стволу:

– Она мне как-то заявила, что татуху хочет сделать! Дура. Я ее целую неделю пас, но она все равно слиняла. И сделала! Сонь, ну что за фигня? Сегодня – татуха, завтра – панель… Я втащил ей за это. Не сильно, но она обиделась.

Ошарашенно поднимаю голову – тот,

кто сидит рядом, похоже, бредит. Как мой друг мог стать таким?

– Вот это логика… – Я морщусь. – Ты мыслишь как гамадрил. Полегче на поворотах.

– А в чем я неправ? – искренне удивляется Саша и прищуривает слегка осоловелые глаза. – Вот ты никогда бы не поступила со мной так. Потому что ты чистая и верная.

Последние слова звучат тихо и вкрадчиво – его развезло, но я все равно пугаюсь до чертиков.

Тут же пытаюсь перевести зашедший не туда разговор в шутку:

– Саш, а ты, оказывается, помешан на контроле, – глупо хихикаю. – Не дай бог кому-то перечить тебе!..

– Да. Если узнаю, ноги повыдергаю! – пристально разглядывая мое лицо, перебивает он и снова лезет в карман за фляжкой.

Восемь

На улице снова зарядил дождь, в воздухе явственно чувствуется дыхание октября, по утрам все сложней заставлять себя выбираться из уюта теплого одеяла в холод и мрак выстуженной комнаты. Но по зову противно пищащего будильника нужно вставать и тащиться в ванную, превозмогая крупную дрожь, медленно чистить зубы, а потом, кутаясь в демисезонную куртку, плестись в школу, ненавидя весь мир.

В грязном дымном небе орут черные птицы – они кучкуются в стаи в радостном предвкушении свалить из этих проклятых мест.

Неделя в школе тянется адски долго – учителя и ученики с заспанными рожами уныло передвигаются по полутемным коридорам, на уроках зевают, ежатся и дремлют под мерное гудение люминесцентных ламп.

Все идет наперекосяк с самого понедельника: Наташа бледной тенью скользит через закоулки в окружении трех верных подруг, ее разбитая губа замазана красной помадой, но замаскировать ее полностью не получилось – она неестественно свисает и сочится кровью.

Глядя на это, я чувствую дикую злость, сострадание и солидарность, но подойти и сказать об этом однокласснице не осмеливаюсь.

Саша с верной свитой ходит по школе королем, с удвоенным энтузиазмом шутит с девчонками в классе, громко гогочет и издевается над малолетками, оккупировав подоконники у раздевалки.

Слишком часто я перехватываю его пристальный взгляд, и сердце уходит в пятки. Противно и страшно осознавать, что некогда лучшего друга я теперь попросту боюсь.

– Сонь, а Сонь! Давай в столовку сходим? – предлагает он время от времени.

– Саш, не могу, надо в библиотеку. У меня же доклад по истории в четверг! – деловито сообщаю, проходя мимо, и прибавляю шаг.

– Может, до Города на выхах доедем? В кино? – не отстает он.

– На выхах мы с бабушкой на рынок пойдем, а потом будем заготовки на зиму делать…

– Ну, как знаешь. Значит, в следующий раз! – Он улыбается искренне и по-доброму, но я помню его перекошенное лицо в момент, когда он распинался о контроле, сидя субботним вечером на злосчастном поваленном дереве.