Номах (Журнальный вариант)
Шрифт:
Никто не ответил. Но в молчании Нестору послышалось нечто вроде одобрения.
Подъехал Щусь. Привязал своего увитого лентами жеребца к телеграфному столбу, встал рядом с Номахом.
Поднял камень, кинул почти беззлобно в лежащего рядом прапорщика.
— Как думаешь, прапор, долго продержитесь?
— Твои кишки еще увижу, падаль, — прохрипел тот в ответ.
— Ишь ты, грозный какой. Погодь. Я сейчас вернусь. А ты молись пока.
Федос вернулся с вилами. Не сказав ни слова, он воткнул их в спину прапорщика, услышав, как концы
— Злой ты, Федос, — равнодушно сказал Номах. — Прапорщик все-таки. Не офицер. Может, тоже из наших, из крестьян.
— Фельдфебели или прапорщики, которые из крестьян, самые лютые. Этим псам мало того, что хозяевам верность доказать надо, так еще и себя убедить треба, что они все правильно делают, когда против своего брата воюют. Так что этим пощады точно не будет.
Состав снова издал протяжный звук, и пленные, волоча за собой гравий, сдвинулись на несколько шпал.
— Держите, господа!.. Цепляйтесь!.. Нельзя расслабляться!.. — раздались затравленные, близкие к панике выкрики.
Цепь зазвенела, поплыла и снова остановилась.
— Хочу заметить господам, — насмешливо крикнул Номах, — то, с чем вы сейчас пытаетесь бороться, называется силой земного тяготения. Иными словами, вы боретесь с силой земли. Слышите? С силой земли! А земля — это мы, крестьяне. Не вы! Мы! Земля наша по праву. С рождения. Поскольку нашим, крестьянским потом и кровью пропитана. Отцов наших, дедов, прадедов, вплоть до самого Адама. А землю вам не победить, кишка тонка.
— Дешевое словоблудие… Полуобразованный хам… — крикнул сдавленным голосом лежащий неподалеку юнкер в перепачканной креозотом гимнастерке.
— Побереги силы, пацан. Может, лишнюю минуту проживешь, — негромко посоветовал ему Номах.
— Мразь! Ненавижу! — срываясь, выкрикнул тот.
Нестор отвернулся.
— Ты что же, сучка, на батьку пасть разеваешь? — двинулся к юнкеру боец, снимая ружье с плеча.
— Не надо, — приказал Номах. — Пусть… Напоследок. Недолго уже.
У юнкера, семнадцатилетнего юнца с пухлыми щеками, затряслись губы, и он, скривив лицо, заскулил тонким голоском.
— Юнкер, отставить! — сипя, бросил поверх плеча штабс-капитан, с плотными, как у циркового борца, плечами. — Ведете себя как девчонка! Немедленно прекратить!
Но парень не слушал, лишь всхлипывал, закрыв лицо руками.
— Вы на войне, юнкер! Не позорьте нас перед этим сбродом!
Номах вскинул брови в притворном изумлении, но ничего не сказал.
— Господа! — закричал вдруг штабс-капитан. — Господа! Долго мы будем терпеть насмешки этого быдла и радовать его своей агонией? В попытке спасти свои жизни мы забыли об элементарной чести русского офицера.
— А вы забыли о раненых, лежащих на платформах, — напомнил ему пожилой полковник, с какой-то почти женской неловкостью цепляющийся за торчащие из шпал бурые гвозди.
— К черту! — крикнул штабс. — Может, там и нет никаких раненых?
Номах стоял возле рельсов и, сложив руки на груди, с живым интересом прислушивался к диалогу.
— Пока живешь, надейся, — напомнил ему старческий голос.
— К черту надежду, полковник! — раздраженно крикнул капитан. — Мы верили царю, он отрекся от нас, верили Деникину, он оказался тряпкой, верили союзникам, они нас предали…
— Мне бы половину того, что вы от союзников получили, я б уже в Петрограде был, — бросил ему Номах. — Потому что со мной народ, а с вами безусый юнкер. И тот в соплях.
— Господа, я больше не желаю слушать этого подонка! — сказал, вставая, штабс-капитан. — Пора прекратить этот дешевый балаган. Вставайте, если в вас еще капля достоинства.
Номах не пошевелился, презрительно ухмыляясь.
Боец направил на офицера ствол ружья.
— Не надо, — лениво остановил его Нестор. — Пусть…
— Ваше поведение — предательство! — закричал полковник. — Я приказываю вам!..
— Мне глубоко плевать на ваши приказы. Вставайте господа! Как сказал один римский раб, — почти весело добавил он, — лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Видите, даже раб может быть в чем-то правым. Вставайте, черт бы вас подрал!
Аршинов, стоявший рядом с Номахом и нервно дергавший коленом, неожиданно поднял голову и подслеповато посмотрел на штабс-капитана.
— Вы, кажется, изволили процитировать Спартака? Раба, которого вам подобные распяли на кресте возле Аппиевой дороги? — подался он вперед, запуская руку в карман. — У вас хватает наглости его цитировать? У вас, палача, представителя сословия палачей?
Аршинов неловко вытянул из кармана пиджака револьвер и выстрелил в офицера, попав ему в пах. Капитан упал на колени, скрючился.
Вскоре то тут, то там стали подниматься испачканные в пыли и креозоте полураздетые оборванные фигуры.
Вдали снова раздался скрип осей, и связанных цепью, лежащих, стоящих, поднимающихся людей потянула за собой та сила, о которой говорил Номах.
Цепь протащила перед Нестором рыдающего юнкера, с которого все началось. В глазах его теперь читался лишь слепой ужас. Мальчишка все еще пытался ухватиться за шпалы, рельсы, стебли пижмы, растущей у полотна, но безрезультатно, натянутая, горящая на закатном солнце цепь тянула его к реке.
Ударяясь плечами о шпалы, перед Номахом проехал съежившийся раненый штабс-капитан, зубы офицера были стиснуты, лицо стало серым от боли.
— Сдохнешь! — процедил он Номаху. — Как собака сдохнешь. Слышишь меня?
— Иди уже, — нехотя бросил ему Номах.
Потом проплыл седой, красноглазый, похожий на безухого кролика генерал, распластанный мертвый прапорщик, вилы, торчащие из его спины, качались и кивали, будто удочка, на которую клюет рыба. Сипя и сопя, с трудом поспевая за ускоряющейся цепью, проковылял бабьей походкой полковник.