Номах (Журнальный вариант)
Шрифт:
— Да пропади ты!.. — по-детски капризно крикнул он и, не удержавшись, с размаху грохнулся об пол.
— Убился? — подлетела к нему Натаха.
— Потылком ударился, — сообщил муж, растирая ушибленное место.
Конопатое, скуластое, с острым подбородком лицо Натахи смотрело испуганно.
— Больно, Коляк?
— Щекотно! — крикнул он на нее тонким голоском. — Поесть собери! Выступаем скоро. Это ж войско. Никто меня одного ждать не будет.
— Я щас.
Натаха, как была в белой ночной рубахе,
— Да соли, соли не забудь! — напомнил муж, вставая.
— Сделаем, Коляк. Я разве не понимаю? Еда без соли как конь без воли. Без снега не зима, без соли не еда, — приговаривала она, мечась по хате и колотя пятками по деревянному полу.
— И сала! Был там шматочек приготовлен.
— Помню. Все как надысь договаривались. Проспали, это надо!.. Я отродясь не просыпала, а тут на тебе. Вот стыдобушка…
— Все ты! — продолжая одеваться, выговаривал ей Коляка. — Давай в «люблю» играть да давай. Вот всю ночь и проигрались.
Натаха, тощая, как палка, с торчащими во все стороны волосами, захохотала, прикрыв рот.
— До петухов ведь, Коль. До третьих! — с трудом произнесла она и присела от смеха на пол.
Николай застыл на полдороге с незатянутым ремешком в руках, помолчал, вспоминая, и сам стал смеяться вслед за женой.
— Ага! Давай да давай…
Вскоре он уселся рядом с Натальей, не в силах стоять.
— Я… говорю, светает уж… а ты…
— А я… давай…
— Уже окошко… все красное стало… — запрокинув голову к потолку, смеялся он.
— А я… опять…
— А ты… опять…
— Под тобой, Коляк… лавка, и та плясать будет…
— Так это ж ты… меня раззадорила… ты…
— А я не думала… что так-то выйдет…
— Как выйдет?..
— Да что понравится… так-то…
Они в изнеможении упали на пол и хохотали до слез, до сведенных животов. Стекла звенели от их голосов, пол гудел.
— Ой, уморил… ой, мамочки…
— Я что… все ты…
Отдуваясь и вздрагивая от последних приливов смеха, насилу угомонились.
— Натаха, я ж опаздываю, тудыть твою печку!
И они снова заметались по дому, суматошно и бестолково собирая Николая на войну.
— Коляк? — окликнула его Наталья, завязывая узелок с солью.
— Чо?
— А тебя там точно не убьют?
— Кого? Меня? Нет, — как о чем-то давно решенном заявил он.
— А бабы гутарят, убить могут, прям легко.
— Ты баб меньше слушай. Видела мое ружжо-то?
— Видала.
— Как влуплю, все будто сливы попадают.
— Ты глупый, что ли? — фыркнула Натаха, ощупывая тугой, как репка, узелок. — У тебя одного там ружжо будет? Белые тоже, поди, не палками воюют.
Колька, не слыша ничего, в восторге подлетел к ней, поцеловал в щеку.
— Натаха!
Обнял,
— Куда им против нас! Видала, армия наша какая? Задавим и не заметим, — и тут спохватился: — Не опоздать бы только. Где шинель моя? — Он поднял перед собой выданную вчера шинель. — Видала, какая! Ох, шинелка ты, шинелка… — пропел, натягивая ее на себя.
— Куда ж ты, чудо, ее напяливаешь? Лето на дворе.
— Не лето, — строго одернул ее Коляка. — Май — не лето. А надеваю, потому форма. Положено так.
Натаха закончила собирать еду, увязала в узелок.
— Ну, раз положено…
— Тут, Натах, строго. Армия. — Он поднял вверх палец. — С армией не шути.
Натаха, присмирев и проникнувшись ответственностью момента, пригладила веник своих волос, вручила узелок Николаю.
— Нешто я дура, не понимаю, — пробормотала в сторону.
Николай, нахмурив брови, кивнул.
— Фуражка-то моя где?
Они вместе оглянулись по сторонам в поисках выданного накануне вместе с шинелью головного убора.
— Тут вчера была, на лавке, — растерянно произнесла Наталья.
— Сам знаю, что была. Теперь где?
Натаха прошлась по хате, то и дело пригибаясь и заглядывая то под лавку, то под кровать, то под стол.
— Теперь не знаю, где…
— Что, опять, как дратву анадысь, мыши съели? — крикнул Николай.
— Да не могли они, — успокаивающе произнесла Наталья. — То дратва, а то шапка. Тем более за одну ночь-то…
— Нет, Натаха, в дому у нас порядка! Никакого нет! Где фуражка? — в отчаянии, чуть не плача, выкрикнул он. — Меня вчера как бойца обрядили. Поскольку бедняки мы, шинелку выдали, фуражку, винтовку. Где, Натаха, фуражка?
Наталья шальной пулей снова заметалась по хате.
— Найдем, Коляк, не ругайся шибко.
— Ах, не ругайся? А кто меня такого бесшапочного в армию теперь примет? Скажут, что ему доверить можно? Он фуражку, и ту сберечь не смог!
Сама едва не плача, Натаха принялась летать вдвое быстрей.
— Коляка, ну что ты мне сердце рвешь? Найдем. Куда ей деваться?
— Найдем, как же!.. — выкрикивал Николай, стоя пугалом в большой, не по росту, шинели, с узелком в одной руке и винтовкой в другой.
Фуражка нашлась под печкой.
— Должно, кошка ночью затащила, — предположила Наталья.
Рыжая, как яичный желток, Мурка сидела посреди солнечного квадрата на полу и вылизывала себе бок.
— У, зараза! — обругал ее Николай. И, опомнившись, крикнул со стоном: — Бежать же надо, Натаха. Уйдут без меня. Как бог свят, уйдут.
Путаясь в полах шинели, он засеменил к двери, стукнулся прикладом ружья о стену, притолоку и выбрался наконец.
Ночью прошел дождь, и все вокруг сияло, отражая солнце в каплях воды.