Номенклатор. Книга первая

Сотников Игорь

А вот почему Публия так заинтересовало именно это имя, то тут Это'т ещё не сумел разгадать Публия, в ком он, по тем его именным предпочтениям, кои он использовал при именовании людей, связанных с его родиной, Элладой, начал видеть близкого себе по умственному и духовному порядку человека. Хотя догадки всё же есть. Спицион для Публия личность незнакомая и неизвестная, и ему, смотрящему на эту личность со стороны, хочется сверить свой взгляд с его взглядом.

– Спицион, личность легендарная. – Уставившись в упор в Критоса, стоя в буквальной близи от него, проговорил Это'т. После чего он смотрит на Публия и говорит. – И этим нимало сказано.

А

Публий со своей стороны понял, что хотел сказать Это'т, и он подступается к мангону со своим раздражением и неудовольствием при виде такой дерзости со стороны Это'та. – А твой раб груб, не воздержан на язык и своеволен. А это всё это перевешивает демонстрируемые им способности своей памяти. И сдаётся мне, что его разум мотивирует всё так хорошо запоминать в людях, не его склонность к благочестию, а его внутренняя пагубность характера, с его не любовью к людям, где он не просто людей запоминает, а своей злопамятивостью их запоминает, чтобы затем при случае им за всё припомнить. И боюсь, что этот твой раб мне в будущем будет дорого стоить. – Тяжко и как показалось одному только Кезону, наигранно вздохнул Публий. Здесь он выдержал небольшую паузу, во время которой его посетило раздумье, которое его и навело на одну мысль. И если эту мысль рассмотреть без предубеждения, а вначале подать убедительно для всех участников этого разговора, то она может показаться вполне себе сносной для того же мангона, в чью сторону смотрит Публий и для кого, собственно, она предназначена.

– А вот если бы он на начальной стадии, покупки, меньше для меня стоил, то тогда бы я, так уж и быть, согласился понести за него в будущем расходы. – Сделал вот такое предложение Публий, восхитив им не одного только Кезона, порадовавшегося за то, как Публий быстро учится и набирается ума.

Но в сделке участвует две стороны, и если одна полностью согласна со своим предложением, которое ей кажется верх совершенства и нечего тут больше думать, а его нужно немедленно принять, то вторая сторона потенциальной сделки смотрит на всё это дело иначе, с противоположных позиций, и она не безосновательно, судя хотя бы по себе, считает, что её оппонент, всего вероятней, хочет его надуть и в его только с виду хорошем предложении есть какой-то скрытый обман его.

И так всего вероятней, рассуждал мангон, раскладывая по своим полочкам предложение Публия и посматривая на Это'та, кто для него так и остался загадкой. И при этом несущей в себе непредсказуемость и опасность. Что чуть ли не требовало от него немедленно избавиться от Это'та при первой же возможности, как сейчас, – какую ещё опасность он на его голову своим язвительным языком наведёт, – но с другой стороны мангон не мог остаться внакладе при таких вложениях в свой товар. Отчего он и отталкивается в своём ответном заявлении.

– Благоразумное основание для торга. – Ответно говорит мангон, криво улыбаясь. – Но я не должен остаться в накладе. – Вполне резонно добавляет мангон.

– Тогда, ни тебе, ни мне, как самое достойное и разумное предложение, исходящее из наших переговоров. – В запале воодушевления заявляет Публий и, не давая мангону сообразить, что это значит и сколько в монетах это выходит, со словами: «По рукам», протягивает так упорно близко к нему свою руку, что у мангона нет никакой возможности не скрепить своей рукой этот договор. А иначе ведь можно и кулаком в лицо получить.

Ну а Публий, удовлетворённый такой сговорчивостью мангона и его умением правильно сообразить,

что для него на данный момент более всего важнее и что отвечает его интересам, обращается к Кезону с просьбой. – Кезон, отчитай мангону пятьсот денариев.

Мангон же, только сейчас поняв, сколько ему будет стоить такое понимание этого ловкого на его обман покупателя, и что в итоге суммировано значила формула расчёта «ни мне, ни тебе» – 1000 денариев от первоначальной цены минус грабительская для него половина, изменился в лице в сторону жестокого недовольства, с намерением расторгнуть такую для себя грабительскую сделку – он начал вырывать свою руку из крепкого рукопожатия Публия.

Но Публий, явно ожидая от мангона такого наиглупейшего поведения, ещё крепче за него взялся, и не только одними руками, а он принципиально так на него посмотрел и сквозь зубы процедил в его сторону предупреждение. – Прежде чем поступиться своим, данным во всеуслышание словом, пораскинь мозгами и посчитай в итоге, что тебе, человеку без гражданских прав по большому счёту и чьи моральные устои ставятся по большое опять же сомнение, всё это будет стоить, если ты захочешь со мной, римским гражданином, тягаться в суде.

И этого оказалось достаточно, что мангон отступился от своих претензий, посчитав самым для себя благоразумным, получить то, что ему дают сейчас, а не завтра. И он быстро перехватил ему адресуемое Кезоном, и скрылся в глубине прохода этой постройки с помостом для торгов.

– Мой прежний хозяин хоть и жмот из жмотов, но в тоже время он расточителен без меры. – Глядя вслед уходящему мангону, проговорил Это'т, вызвав в результате вопросы на лицах Публия и Кезона.

– Это я насчёт себя говорю. Продешевил он в этом деле безусловно. – Усмехнувшись, сказал Это'т. Что на этот раз вызывает смех у Публия и Кезона. Где Публий делает вполне вписывающее в концепцию заявления Это'та утверждение. – А ведь ты мне и в самом деле дорого обойдёшься.

– Это говорит лишь о том, что ты не беден и можешь позволить себе такие траты. – Заметил Это'т. И Публий не мог с ним не согласиться.

И на этом моменте зрительский интерес людей-зевак и не только, собравшихся тут и вокруг этого торгового места, где и возникли все эти перипетии торгов со спорными сюжетами вокруг них, а сейчас они затихли, и торговая жизнь начала следовать своим самым обычным, отмеренным чередом, сместился в сторону собственных заинтересованностей и проблем. Так Аверьяну Сентилию через щипок за заднее место было крепко напомнено Апетитией о его обещании. На что Аверьян ведёт себя неожиданно для Апетитии бесцеремонно и грубо, огрызнувшись в ответ: «Чего пристала, помню я».

И от такого, не имеющего объяснения ответа Аверьяна, Апетития в глазах темнеет и теряет дар речи и выразительности в лице, с которым она смотрит в спину Аверьяна, с хлопающими и наливающимися слезами глазами и начинает готовиться к эмоциональному взрыву, если Аверьян себе ещё только позволит третировать её и её желания на публике.

А Аверьян между тем, не из природной грубости и жестокости к матронам так осадил в себя Апетитию, чего, впрочем, она заслуживала по глубокому разумению Аверьяна, если он соберётся хорошо над этим вопросом подумать, а Аверьян был сейчас крайне занят. Его внимание привлёк последний выводимый на осмотр невольник, а именно критянин Критос. Насчёт которого у него возникли удивительные и закатившие его прямо-таки в безудержный смех мысли, правда пока что только про себя.