Номер 16
Шрифт:
— «Друзья Феликса Хессена» с вами не согласны.
— А от них я ничего иного и не ожидал. Как любители, они так и кипят энтузиазмом, но им не хватает академической дисциплинированности. Их больше влечет оккультная сторона, они прямо-таки одержимы ритуалами в жизни Хессена. Хотя, насколько я помню, они утверждают, будто строго придерживаются доказанных фактов и в своих публикациях, и вообще. Все они странные. Скорее всего, на лекции вы встретите группу настоящих сумасшедших. Я знаю, видел их. Они неоднократно обращались к нам с просьбами пустить их в архивы галереи Тейт. Подобные прошения они посылают во все галереи. Они охотятся за якобы спрятанными где-то запрещенными рисунками Хессена,
— Но сами вы в это не верите!
— Совершенно точно, не верю. Но я перестал искать. И не только по той причине, что натыкаюсь на бесконечную пустоту. — Майлз откинулся на стуле, бросил салфетку на стол и вздохнул. — Да и все равно я больше не испытываю к нему интереса. Несколько утратил аппетит.
— Почему?
Майлз пожал плечами.
— Он вошел в мою плоть и кровь.
Эйприл засмеялась.
— Нет, честное слово. Если смотреть на его работы слишком долго, начинаешь испытывать его чувства. Мне даже снились кошмары. Это так странно. Я чувствовал, что Хессен становится мне ближе, но сам я так; и не приблизился к нему. И мне совсем не нравилось, что он окружает меня со всех сторон. Мне стало гораздо лучше, когда я закончил книгу. Если честно, я не расстроюсь, когда тираж разойдется. Не люблю, когда мне о ней напоминают. Тот период, когда я писал ее, стал лично для меня тяжелым временем. Голова у меня была занята другими проблемами, но творчество Хессена не помогало отвлечься. Оно начало менять мой образ мышления. Я превратился в какого-то нигилиста, ведь Хессен был именно нигилистом. Он не видел ничего, кроме конца жизни. Кроме горя и бесконечного одиночества в смерти. И все его предсказания о том, что ждет нас за порогом бытия, были такими же мрачными. А я все-таки не мазохист.
Эйприл задумалась над последними словами Майлза. Они не лишены смысла. Посмотрев на рисунки Хессена и немного о нем почитав, она тоже ощутила насущную необходимость вернуться к нормальной жизни: сходить в кино, пообедать в ресторане, прогуляться среди других людей. Его творения были такими подавляющими, такими поглощающими, такими безумными. Они умудрялись засосать ее внутрь самой себя, заставляя болезненно копаться в душе.
— Какая жалость, что вы живете не в Лондоне, — сказал Майлз, допивая остатки вина.
Бутылка была пуста. Губы у обоих стали пунцовыми.
— Почему? — спросила Эйприл негромко, намеренно опуская глаза в пол.
Как давно уже у нее не было возможности кого-либо провоцировать! Замечательные ощущения.
— Потому что я бы хотел видеть вас чаще. Мы могли бы вместе ходить на собрания «Друзей Феликса Хессена», назначая свидания на их лекциях. Это было бы так романтично.
Эйприл засмеялась. Она не против задержаться в Лондоне подольше, если Майлз составит ей компанию. Наконец-то она познакомилась с кем-то нормальным, общительным и по-британски сексуальным, да еще и способным помочь ей понять маньяка, который оказал такое влияние на ее родственников. Эйприл невольно подпала под очарование спокойной уверенности, суховатого юмора, глубокого голоса и озорных огоньков в глазах. И все достоинства искусствоведа перешли в наступление
— Что случилось? — спросил Майлз. — У вас в глазах такое странное выражение.
— Просто я задаюсь вопросом, не втрескалась ли я в вас.
Майлз поперхнулся и схватил салфетку, чтобы вытереть лоб.
— Лучше спросить у официанта, нет ли у него нюхательной соли.
— А миссис Батлер имеется?
— Уже нет. Я сомневался, хочу ли быть отцом. Я сомневался, хочу ли играть множество других ролей, какие она мне навязывала.
— Подруга есть?
— Ничего серьезного.
— Лживый негодяй!
Майлз поднял руки, сдаваясь.
— Мы знакомы недавно, вот в чем дело. Но если бы она узнала о нашем разговоре, то пришла бы в бешенство. И обиделась бы. А я бы чувствовал себя последним дерьмом. Подобное ощущение мне вовсе не нравится, у меня и без того в голове всего полно.
— Я уверена, вы бы все преодолели.
— С вами в качестве стимула я бы преодолел много чего.
С последними словами улыбка сошла с его лица, и Эйприл уловила во взгляде тень тоски, от которой у нее перехватило дыхание. Она ощутила толчок внизу живота.
Значит, она нравится ему. И возможно, сильнее, чем подозревает. Ну к чему все эти сложности? Однако все происходит именно так, когда тебе уже к тридцати, а ты все еще одна. Чаще всего потому, что зрелые, обаятельные мужчины вроде Майлза наверняка уже женаты. Эйприл читала о женщинах, которые заводят с ними романы. Эти господа вечно оказываются женаты на ком-то, кого недооценивают и воспринимают как данность, но с кем у них оказываются нерасторжимые узы, когда дело доходит до принятия главного решения. В общем, не кантовать.
— Какой милый комплимент, — сказала Эйприл несколько горестно, по своему собственному ощущению.
— Это правда. Вы прелестны, Эйприл. Разве я мог не заинтересоваться? Вы красивая молодая женщина. Яркая. Немного сумасшедшая, как раз настолько, сколько требуется. На самом деле, устоять просто невозможно.
В его глазах снова горели веселые огоньки. Взяв себя в руки, Эйприл отметила, что Майлз прекрасно сдерживает эмоции. Еще одна объединяющая их черта. Если они больше никогда не увидятся, то все равно будут вспоминать друг о друге.
— Должно быть, алкоголь виноват, или же я потаскуха, однако я подошла очень близко к тому, чтобы спросить, не хотите ли вы осмотреть квартиру моей двоюродной бабушки.
— Вряд ли это место способствует развитию любовных отношений.
— Здесь вы абсолютно правы. Если только речь не идет о настоящем извращении, каком-нибудь садомазо.
— Надевайте пальто. Вы меня соблазнили.
Эйприл хихикнула, хотя по-прежнему ощущала горькое разочарование.
— Ваша подруга не обрадуется, если я задержу вас допоздна.
— Перестаньте, вот теперь вы действительно плохо себя ведете.
Даже в том, как он упрекал ее, было что-то притягательное.
— А если серьезно, я с удовольствием осмотрел бы Баррингтон-хаус. Интересно, сильно ли переменился дом с тех времен, когда там жил Хессен?
— Не думаю. Он кажется совершенно старомодным, а в квартире Лилиан с сороковых годов даже ремонт не проводился.
— Да, и эти дневники, мне бы хотелось на них взглянуть.
— Ее тетрадки? Ну конечно, я дам вам их почитать. Те, которые возможно прочесть. Самые последние слишком неразборчивы. Но только обращайтесь с ними осторожно — я хочу увезти их с собой. От Лилиан останется совсем немного, когда квартира будет продана. Только фотографии да дневники.