Номер двадцать шесть. Без права на ошибку
Шрифт:
Коридор заканчивается еще одной дверью. Наудачу тяну ручку на себя — и открываю.
Закрытые, но не запертые двери. Странно.
Впрочем, откуда мне знать. Может, здесь так принято, а невольники знают свое место. Возможно, меня накажут за самовольный побег.
…какая разница. Бежать я пока не планирую. Без вещей, без денег, без памяти не сбегают в черную пустоту. Но маленькая каморка и низкие потолки словно сдавливают грудную клетку, до хрипа.
За дверью витая лестница, по которой я поднимаюсь, стараясь ступать потише и запоминать дорогу. Один пролет, другой… третий. Дальше у меня есть выбор — продолжить подъем или выйти в очередную — конечно же, закрытую, но незапертую — дверь. Новый
Проход вскоре заканчивается очередной лестницей, ведущей вниз. Но я отмечаю отличие — здесь мраморные перила, бордовый бархатный коврик на ступеньках. Лестница выглядит… богаче. Чуть поколебавшись, спускаюсь на те же три пролета вниз и останавливаюсь перед открытым арочным проемом, из которого, к моему изумлению, тянет мягкой влагой. Уборная? Купальня?
И то, и другое. Внутри так тепло, что по коже пробегают блаженные мурашки и хочется зажмуриться от удовольствия. Посреди не очень большой залы — округлая каменная чаша, заполненная дымящейся, голубоватой в сиянии редких светильников водой. Чуть осмелев, я обхожу все помещение — уборная действительно находится тут же, за неприметной дверью. Есть не то что бы отдельное помещение, а скорее, закуток с металлическим краном над большим тазом, где можно умыться, не раздеваясь целиком — и я с наслаждением ополаскиваю зудящую раздраженную кожу лица, шеи и руку восхитительно горячей водой.
Синяя вода будто притягивает к себе — может, на ней лежат магические чары? Я подхожу ближе по влажному скользкому каменному полу, ближе, ближе…
— Привет.
От неожиданно раздавшегося за спиной голоса взмахиваю рукой, жмурюсь от резкой боли в плече, проезжаю влажным сапогом — и лечу вниз.
* * *
Крыло не даёт погрузиться полностью, но платье промокает насквозь моментально, тяжелеет, я неловко дергаюсь, разбрызгивая во все стороны необыкновенную, небесного оттенка воду и пытаясь встать на ноги. К счастью, в чаше не так глубоко — примерно по грудь. Мокрая, с почти сползшим на живот разрезанным платьем я стою в голубом бассейне — и это действительно цвет самой воды, не стенок! А с каменного бортика на меня с искренним интересом смотрит миловидная невысокая девушка с копной рыжеватых кудряшек — не благородной медной рыжины, а бешеного светло-апельсинового оттенка. На ней платье с таким глубоким вырезом, словно у нее не хватило ткани. В ушах дешевые блестящие сережки из застывшей древесной смолы. Не аристократка, скорее, разбалованная кем-то не в меру служанка. Девушка тихонечко охает и почти комично прижимает руки к голым ключицам.
— Ох, какая ты!
Ее реплика неожиданно злит меня, мокрую, беспомощную, ничего не знающую.
— Ожидала увидеть человека целиком?
— Не ожидала, что птицы умеют плавать. Не ударилась? Прости, я всегда очень тихо хожу.
…это я заметила.
— Помочь? — девушка вдруг присаживается на колени, прямо в голубоватую лужицу, протягивает руку. Голубые глаза на миг вспыхивают тем же неестественно ярким светом, что и вода. Тонкие пальцы касаются щеки.
— Красивая какая, — непосредственно и лукаво улыбается странная девица. — Красивая, робкая… Вкусная.
Мягкая рука осторожно скользит по моему мокрому лицу, шее, почти невесомо, умиротворяюще, чувственные и в то же время легкие прикосновения зачаровывают. Узкий браслет из такой же смолы на запястье стукается о щеку. Словно во сне, я отрицательно качаю головой,
— Ну, надо же. Новенькая? — девица наклонилась к клейму. — И, конечно, эти бесы не стали дожидаться целителя Вака. Номер двадцать шесть… Как тебя звали раньше?
— Не помню, — буркнула я.
Рыжая покачала головой.
— Поставили клеймо без целителя и, конечно, кинули одну тут, ничего не сказав? Ну, кот из дома — мыши в пляс. Вот вернутся хозяева, надеюсь, кое-кто получит. Тебе хоть есть во что переодеться, птичка? О, понятно. Мужчины, мужчины… Даже служба длиною в жизнь ничему не научила Ориса. Пойдем ко мне, не ходить же тебе голышом! Хотя и вымыться как следует тоже бы не мешало, ты чумазей порося, помочь?
Она снова медленно провела длинным острым пальцем по моему подбородку, и я вздрогнула.
— Не надо. Пожалуйста.
— Ну, как знаешь, — покладисто кивнула девица. — Как ты сюда попала?
Неопределенно пожимаю плечами.
— Заблудилась.
Рыжая белозубо улыбается.
— Это территория хозяев. Без специального разрешения клейменным сюда хода нет, чревато.
— А тебе, стало быть, есть?
— А я свободная, птичка. Работаю по найму. Нет, правда, что ты здесь забыла?
— В моей комнате нет ни уборной, ни воды, — буркнула я, наблюдая, как голубоватые капли стекают на пол с мокрого платья и волос.
— Бесы! Не удосужились даже объяснить, что вход в уборную находится за настенным ковром. Я тебе покажу… впрочем, идти в таком виде в крыло клейменных нельзя, следы останутся, а Орис, хрен собачий — чистая ищейка, не стоит будить в нем охотника… Так. Через час у нас завтрак, а дальше каждый принимается за свою работу, будет суета и ты сможешь вернуться к себе незаметно. Пойдем.
Она болтала без умолку, крепко держа меня за руку.
— Мы… то есть, невольники не заперты? — против воли я вовлеклась в разговор, ободренная тем, что первая встреченная знакомая столь терпимо отнеслась к моей особенности. Девица тем временем завела меня в одну из комнатушек с доброй дюжиной горящих свечей в красивом подсвечнике на столе, креслом и диваном, букетом интенсивно испускающих удушливый запах цветов в напольной вазе. Вытащила из небольшого неприметного шкафчика ворох одежды.
— Раздевайся!
Я снова замотала головой.
— Святые боги, целитель будет только завтра, а ну как заболеешь? О, я не смотрю на тебя. Можно подумать, это дурацкое мокрое платье с чужого плеча хоть что-то скрывает.
* * *
Пока я грелась в одолженном мягком пледе, сидя с ногами в кресле, девица развила бурную деятельность: извлекла из тряпичной кучи на ковре кружевную, невообразимо прозрачную нижнюю рубашку ("такой дурацкий фасон, но это подарок, а дареным тряпкам… ни разу не надевала"), синее просторное платье ("будет напоминать о нашей встрече в этой дурацкой воде"), чулки, а потом, невзирая на мои протесты и, судя по всему, без особой жалости, распорола бок платья и рубашки до горла, натянула на меня и то, и другое, и прямо на мне и зашила. Чужие руки в опасной близости к крылу заставляли вздрагивать, но и неприятными тоже не были. Неустанная болтовня отчего-то перестала раздражать, и только прикосновения — чуть больше, чуть дальше, чем надо, заставляли ежиться и вжиматься в спинку кресла.