Номер двадцать шесть. Без права на ошибку
Шрифт:
По дороге попадались люди, вероятно, слуги, все занятые своими делами. Я думала, что мы окажемся внутри помещения, но проём вёл во внутренний дворик, где мы свернули налево, направо… Следить за дорогой было трудно, ничего не цепляло глаз. Наконец, мы очутились словно бы в узком проулке, в конце которого я, к своему изумлению, увидела нечто, похожее на кузню. Высокий бородатый мужчина в фартуке из грубого сукна поверх тяжелой плотной рубашки выглянул из-за высокого стола, обложенного кирпичом. Сделав пару шагов вперед, я заметила разномастные молоты, висящие на металлических крюках, торчащих из стены, прислоненные к стене мечи. В глубине жарко
Действительно, кузня.
— Эй… — услышала я где-то за спиной высокий растерянный голос Родерика, но оборачиваться не стала.
— Зачем ты их привел, Мад? — хмуро пробасил кузнец. — Целитель Вак не на месте и вернется только завтра.
— Правила есть правила, — Мад пожимает плечами. — Новые рабы.
— А может, тебе самому нужен целитель? Безмозглой твоей голове? Ты привел мне девушку и ребенка.
— Есть правило, Сул, — мой проводник слегка возвысил голос. — Любой раб должен иметь клеймо, без которого войти в замок Альтастен он не имеет право. Я не собираюсь тут с ними ночевать, ожидая, пока Вак нагуляется, пользуясь отсутствием хозяев. У этой двадцать шестой номер, у мальчишки двадцать седьмой. Выполняй свою работу!
— Я кузнец, а не палач. Держи их сам.
Откуда-то появляются двое стражей. Встают по обоим бокам от меня, ничего не говорят, косятся только. Кузнец тяжело вздыхает.
— На левую руку рабов замка Альтастен ставится клеймо, если его не было до этого. — приглушенно поясняет мне. — Это довольно болезненная процедура, обычно целитель помогает сделать процесс более… Прости, девочка. Я, как и ты, существо подневольное.
Мад молчит, недовольно поглядывая на кузнеца, но не прерывая его. Я тоже молчу. Обычная на вид кузница после этих слов кажется жуткой пыточной, но куда мне деваться. Не убежать, не улететь… смешно, да.
Но мне не смешно. Куда меня еще калечить? И отчаянно жалко парнишку. Я чувствую спиной его панический ужас, словно ледяной ветер, царапающий кожу. Мы ожидали многого, но не пыток.
— Левую руку, — мрачно говорит кузнец.
— Ставь на правой, — столь же угрюмо отзывается Мад.
— Кто тут про правила говорил? — крысится бородатый Сул. — Велено на левой ставить.
— Нет у нее левой!
Мужчины какое-то время сверлят друг друга взглядами, потом кузнец уходит вглубь кузни, к пышущему жаром горну. Когда он возвращается, на его руках надеты огромные дубленые перчатки, которыми он держит металлический прут с двадцать шестым номером в зеркальном отражении. Раскаленный металл похож на волшебный цветок. На какой-то миг я словно снова, как тогда, на башне слышу рев морского ветра, почти оглушающий. Словно сквозь пелену накатившей слабости и забытья ощущаю, как чужие руки ухватили меня за талию и оголили правое плечо. Чувствую, как резко, бешено взметается вверх крыло. И свой крик я тоже слышу как-то издалека, не узнавая голос.
…В этот момент я думаю, что какой бы ни была моя прошлая жизнь, вряд ли я смогу когда-нибудь к ней вернуться.
Глава 4.
Я почти не помню, как и кто ведет меня в этот проклятый замок. Не запоминаю дальнейшую дорогу, как в тумане представляю паутину серых каменных переходов, лестниц и коридоров. Долго мы идем или быстро? От боли и шока крыло трепещет, то и дело взметается вверх, и никакой плащ не может уже его скрыть, правая рука оголена, но мне нет дела до собственного облика в чужих глазах. Встреченные
Мне нет до них дела. В маленькой комнате, куда меня в итоге приводят, отсутствуют окна, зато есть вполне сносная кровать, свеча и кувшин с водой на столике рядом. Оставшись одна, я делаю несколько торопливых жадных глотков, сбрасываю сапоги, задуваю свечу и уже собираюсь привычно свернуться клубком на правом боку, прямо в одежде, но боль от ожога заставляет улечься на спину. Так и засыпаю, глядя в тёмный потолок над собой, пока бездумные безвкусные слезы стекают от глаз к ушам, оставляя влажные дорожки на пыльных щеках.
Когда я просыпаюсь, в комнате все так же темно, но как ни странно, я довольно неплохо вижу. Из-за отсутствия окон трудно понять, какое сейчас время суток. Свеча погасла, и чем ее зажечь, непонятно. Впрочем, темноту в любом случае нельзя назвать абсолютной — узкая полоса света пробивается снизу, через щель под дверью. Глаза вполне комфортно чувствуют себя в полумраке, я встаю, оправляю изрядно помятое платье. Обожжённое плечо ноет, пышет жаром, под кожей противно, ритмично пульсирует кровь. Хорошо хоть, ночью — если была ночь — мне это не мешало. Сапоги из грубой дешёвой кожи отсырели, и я всовываю внутрь ноги с трудом, преодолевая брезгливость. Надо же, какая нежная нашлась. Терпи.
Вероятно, раньше я жила в зажиточной, может быть, даже знатной аристократической семье. Получила образование. Не занималась тяжёлым физическим трудом — кожа на руках тонкая, нежная. Была замужем. Была счастлива. Любима.
Внутри что-то щемит от этих мыслей, то ли соглашаясь, то ли, напротив, споря.
…а потом оказалась расходным материалом в подпольной лаборатории сумасшедших магов, мечтающих о мировом господстве. Нелепо изуродованной, никому не нужной живой игрушкой.
В результате непродолжительного исследования комнаты выясняется, что ни уборной, ни ванной, ни каких-либо вещей там нет. Деревянный стул стоит в углу. Неуместный ковер с непонятной расцветкой висит на одной из стен. Потрепанная книга с непонятным сюжетом лежит на столе. Натекший со свечи воск намертво прилип к плотному корешку.
Подхожу к прикрытой двери, за которой не раздаётся ни звука. Точно вспышка в голове — воспоминание о мужчине — высоком, неестественно-прямом, седовласом, с неприязненно поджатыми узкими губами, который сперва пропускает меня вперед, а потом тонко лязгает поворачивающимся в замке ключом. Заперта. Без еды, без воды — ту, что была, я уже допила. Без уборной. Неизвестно, на какой срок!
Испытав острый приступ удушья, я судорожно дернула металлическую ручку. Замок снова лязгнул, словно бы протестующе. И дверь вдруг открылась, тихо, без скрипа и шума.
Как это может быть? Неловко запахнув на груди отвратительно пахнущий — только сейчас замечаю это — потом и протухшими морепродуктами плащ, я выбираюсь наружу, в тёмный коридор с кирпичными стенами. Пара тусклых магических, очевидно, сфер освещают вытянутое пространство с низким потолком, от вида которого воздух снова отказывается заходить в лёгкие. Коридор совершенно пуст, если не считать несколько закрытых дверей, похожих на мою, как сестры. Ежусь от сырости и прохлады, а еще — в ожидании, что пространство сбоку вот-вот разорвется, и кто-то, жуткий, чёрный, перекошенный, выскочит и бросится на меня. Поворачиваю наугад и иду.