«Номер один»

Элтон Бен

— Эмма, нет никаких других девушек. Все в прошлом. И если уж на то пошло, я никого и никогда не просил делать это. Меня это вообще не интересовало. Ты единственная женщина, возбуждающая меня настолько, что даже мысль о шуршании твоих лобковых волос меня заводит. Для меня здесь все в новинку.

Последовала еще одна пауза, после чего Кельвин услышал в трубке тихий, мягкий, шуршащий звук. Через некоторое время он снова услышал ее голос.

— Хватит? — спросила она.

— Еще минутку, — ответил он. — Я хочу сказать,

только если тебе это нравится. Если ты не возражаешь?

— Нет, — сказала она. — Наверное, не возражаю, хотя и чувствую себя глупо.

Через несколько секунд слабое шуршание продолжилось и длилось целых две или три потрясающие минуты, после чего Эмма снова заговорила.

— Все? — вежливо поинтересовалась она.

— Да. Все, — выдохнул Кельвин. — Можешь перестать.

— Хорошо.

— Это было великолепно.

— Я рада, хотя вообще-то, боюсь, я тебя обманула. Я терла трубкой о ковер.

— Стерва!

— А по-моему, это смешно.

— Пожалуйста, скажи, что ты сняла штаны.

— Нет.

— Черт.

— Прости. Ты позвонишь мне сегодня после ужина?

— Я больше никогда тебе не позвоню.

— Ну, пожалуйста.

— Ладно.

Одеваясь, Кельвин серьезно задумался о том, что с ним происходит. Секс с Эммой понравился ему сильнее, чем секс с любой другой женщиной за многие годы. А ведь он даже не занимался с ней сексом. Он даже не занимался с ней телефонным сексом. Он занимался телефонным сексом с ее ковром. И все же ему ужасно понравилось. Привыкшему к власти человеку это было совершенно непонятно.

Хочу быть гадким

Родни ждал своих коллег уже довольно давно.

Все трое судей договорились встретиться в семь тридцать в баре гостиницы, поэтому Родни сидел здесь с семи часов. Кельвин пришел почти в восемь, а Берилл, что неудивительно, нигде не было видно.

Плохое настроение Родни слегка улучшилось оттого, что, в отличие от сегодняшнего утра, Кельвин пребывал в добром расположении духа.

— Да-а, я вижу, тебя что-то порадовало, — заметил Родни.

— Да, — прямо ответил Кельвин, но не стал уточнять, что именно.

— Шампанского?

— Конечно. Но не это дерьмо, — сказал Кельвин, кивнув в сторону бутылки, которую Родни выбрал и почти опустошил за время часового ожидания. — Я закажу что-нибудь приличное.

— Ты всегда загонялся по вину, да, Кельвин?

Алкоголь уже начал сказываться на Родни, и он говорил с Кельвином таким тоном, каким ни за что не заговорил бы трезвый. Кельвин только улыбнулся.

— Я хотел спросить, — продолжил Родни, надеясь воспользоваться хорошим настроением собеседника и не понимая, что сам портит его, — ты обдумал то, о чем мы говорили в ресторане вечером накануне съемок в самолете?

— А о чем мы говорили? — спросил Кельвин, не поднимая глаз от винной карты.

— Ну ладно тебе, Кельвин. Мы говорили о том,

чтобы я в этот раз был более гадким, крутым, остроумным, а сегодня я слышал твои планы на этот год, и среди них была эта идиотская шутка с Берилл, которая плещет на меня всякой хренью, а я абсолютно уверен, что всем понятно, что это наигранно.

— Да ты что, Родни?

— Да, я так думаю.

— Ну, а по-моему, если британский зритель верит в то, что двенадцать человек, которых мы ежегодно им показываем, — это лучшие артисты, обладающие поистине звездными качествами, которых мы нашли во всей Британии, то он поверит во все.

— Слушай, Кельвин, давай перейдем к главному. Я хочу в этот раз быть круче, и на меньшее я не согласен. Более того, Берилл не станет плескать в меня кофе. Хорошо? Я на это не подписываюсь. Я серьезно. Ни за что.

— «Кристалл» девяносто шестого года, — сказал Кельвин официанту. И больше ничего не добавил.

— Кельвин, ты слышал, что я сказал?

— Да, слышал.

— Хорошо.

Последовало продолжительное и неуютное молчание, и Кельвин снова заставил Родни нарушить его.

— Значит, мы договорились? В смысле… да?

Кельвин улыбнулся усталой, многострадальной улыбкой. Принесли шампанское, и он подождал, пока официант откупорит бутылку и нальет два бокала, прежде чем снова заговорить.

— Родни, ты действительно думаешь, что быть крутым — это твоя тема? В смысле, всем нам нужно использовать свои сильные стороны.

— Я крутой.

— Правда?

— Да! Тебе нужно было видеть, как я набросился сегодня утром на девушку в гостинице, когда узнал, что меня поселили в администраторский номер…

Родни замолчал. Он не собирался говорить об этом своем несчастье. Он не был достаточно пьян, чтобы не понимать, что жалобами на менее роскошный номер только усилит значимость этого факта. Родни пообещал себе, что сохранит полное достоинства молчание, но теперь все испортил.

— Тебе не нравится твой номер, дружище? — спросил Кельвин полным сочувствия голосом.

— Нет, нет, все в порядке. Все нормально.

— Ну и на что же ты тогда жаловался?

— Ни на что.

— Прости, но мне показалось, что ты набросился на служащую?

— Да.

— За что?

В мыслях Родни шла борьба. У него было достаточно ума и опыта в таких делах. Он прекрасно осознавал, что жалоба на качество номера выставит его слабым и жалким, а он подозревал, что Кельвин и без того считает его таковым. Интуиция подсказывала ему, что единственный разумный выход — придумать историю о сломанном чайнике или асимметричном утюге для брюк и таким образом объяснить скандал в гостинице, но праведный гнев, поднимавшийся из глубин его души и подогретый тысячью настоящих и придуманных признаков пренебрежения во время прошлых сезонов, а также почти полная бутылка шампанского развязали ему язык.