Non Cursum Perficio

Heart of Glass

Поворот. Почтовый ящик на ножках, изумлённо покосившийся набок. Мозаика огней, зыбких и дрожащих, на верхних этажах ведомственного общежития номер сорок пять. Ветер с Пустырей.

– Рыжик! Постой! – его догнал задыхающийся, перепуганный Камилло в натянутом впопыхах наизнанку свитере и в своих любимых вельветовых брюках. Не застёгнутое пальто билось за его спиной, словно два тяжёлых шерстяных крыла с заплатками.

– Рыжик, это же… – суматошный взгляд Диксона зацепился за край торчащей из-за берёзок знакомой высотки. Рыжик обернулся, сжимая в замёрзших пальцах края палантина, и посмотрел на Камилло

с печалью. Тяжёлой и всепоглощающей, словно чёрная дыра.

– Этот яд – навсегда в моей крови, Камилло, – тихо и виновато проговорил он. – Я ничего не могу с этим сделать. Но я не могу, не вправе тащить тебя с собой на дно. Поэтому, пока ещё не поздно, обрежь нить – освободи себя.

– А в моей крови – навсегда ты, отрава рыжая, – резко ответил Диксон, немного подумал, весь нахохлившись, как озябшая птица, и прибавил сердито и угрюмо, – как бы глупо это ни звучало. Я иду с тобой, и точка. Я ведь уже говорил тебе. Ты – иголка, я – нитка, и...

– Тшш! – Рыжик неожиданно останови Камилло жестом руки. – Слушай…

Они примолкли, ловя планктон звуков, дрейфующий в темноте. Где-то за берёзовой рощицей размеренно постукивали колёса – то ли поезд, то ли…

– Трамвай, – воскликнул Рыжик, устремляясь вперёд. – Тот, что мне нужен. Номер 67д.

Трамвай номер 67д

Они совсем недолго простояли на остановке – минуту или две. Потом с лязганьем подкатил сотрясающийся всем корпусом алюминиевый, блестящий в свете фонарей трамвай. Над кабиной, затянутой белой паутиной, горела алая табличка 67д – и Камилло почти взаправду увиделась буковка «а» после цифры семь... Со звуком разрываемого картона отъехала в сторону ярко-красная дверь с логотипом депо – вышкой ЛЭП, под которой парит на крылышках нагло улыбающийся трамвай.

Рыжик, ничего не говоря, молча поднялся по ступенькам. Он не хотел звать Камилло Диксона в проржавевший капкан собственной души, не хотел показывать ему изнанку Фабричного квартала – и свою собственную изнанку. На какое-то мгновение ему показалось, что Камилло дрогнул, цепляясь за косяки двери в обыденный, простой и понятный мир, но следующий шаг Диксон сделал вперёд. Через порог. И встал за правым плечом Рыжика, ухватившись за поручень. В слабом свете выкрашенных красным плафонов под потолком его глаза казались вишнёвыми, как у южанина-сакилча.

– Осторожно, двери закрываются, – прозвенел в динамиках высокий и хрупкий, какой-то хрустальный девичий голос. – Следующая остановка – Старое кладбище по требованию. Трамвай работает без кондуктора, за проезд просьба передавать водителю.

Трамвай разогнался, выстукивая по рельсам, словно игла швейной машинки. За стёклами потекла назад тьма с россыпями далёких огней по правую сторону. Приглядевшись, Камилло с изумлением обнаружил, что огни горят внутри высоких прозрачных шахт, уходящих в лохматые мартовские тучи.

– Это никельный завод, – ответил на его невысказанный вопрос Рыжик и кивнул на сиденье.

– Падай, нам далеко ехать. Я пока пойду за проезд заплачу.

Хватаясь за поручни, чтобы не упасть в раскачивавшемся, как кошачья колыбелька, трамвае, Рыжик через весь салон добрался до двери в кабину водителя – при его приближении она бесшумно откатилась в сторону. Стали видны кружевные узоры белой паутины на лобовом стекле, приделанная к стойке вазочка с восемью

засушенными бессмертниками, и разложенные на панели на тряпочке непонятные инструменты – они с равным успехом могли служить как для починки трамваев, так и для вскрытия трупов. Камилло передёрнулся от отвращения и страха – ему стало сомнительно, что в этом трамвае за проезд платят деньгами.

Не успел он крикнуть Рыжику какое-нибудь предостережение вслед, как его найдёныш исчез за закрывшейся дверью. Диксон тут же вскочил, повиснув на поручне и пытаясь понять, что происходит в кабине. Звяканье стекла, короткий вскрик... кажется, звук падающих капель... (эх, если бы этот катафалк не грохотал, как ведро с болтами!..), треск разрываемой ткани, два голоса, смешок...

– Я буду ждать ровно час после рассвета, – прозвучал этот нереальный, стеклянный голос, когда дверь вновь откатилась и Рыжик вышагнул из кабины. – Но я не могу обещать тебе большего, утром у нас другое расписание.

– Да, я знаю. Спасибо, – повторив путь по салону, Рыжик очутился возле Камилло и грозно фыркнул на него, – ну, что ты тут болтаешься мокрым полотенцем? Я же тебе сказал, упади и расслабься! Нечего изображать упражнения на турнике, тут трамвай, а не Олимпиада, так что не позорься, сядь, люди смотрят...

Диксон вслед за взмахом Рыжиковой руки посмотрел на остальных пассажиров с маршрута 67д… и безо всяких пререканий плюхнулся на сиденье. Не потому, что в кои-то веки решил послушаться – просто ноги подкосились и язык к зубам прилип от ужаса.

В районе первой двери дремала, прислонившись виском к стеклу, девушка в чёрном пальто – в ладони её свесившейся к полу руки зияла сквозная дыра. Сбоку от них, тихо перешёптываясь, ехали ещё две девицы в длинных синих платьях; когда одна из них обернулась, Камилло увидел на её щеке узор из вшитых под кожу нитей медной проволоки. А на задней площадке читал газету «Изборские дни» невысокий крепкий мужчина с зашитым ртом.

– Мы с тобой на фоне прочей публики – самые нормальные во всём трамвае, – шепнул Рыжик на ухо Диксону, чтобы подбодрить. – Не бойся, им до нас нет никакого дела. В Некоузье ко всем нормально относятся, кроме ведьм. Они всех людей презирают, а водителей трамваев ненавидят и боятся, и вечно им пакостят... могут стрелку прямо перед вагоном перевести, или на рельсы разрыв-траву кинуть. Но это обычно днём, а ночью даже ведьмы стараются не перебегать дорогу обитателям трамвайного депо.

– А кто эти водителя трамваев? – одними губами спросил Камилло, косясь на дверь в кабину.

Рыжик, по-кошачьи сгорбившись, сидел рядом – лица за длинной чёлкой не видно.

– Как тебе сказать, – тихо отозвался он, поёжившись. Диксон поправил ему съехавший с плеча палантин и заметил край лежащего на колене ветхого, истлевшего бинта в пятнах йода и крови.

Рыжик, не обратив внимания на округлившиеся глаза Камилло, задумчиво продолжал, заворачиваясь в палантин:

– По поверью, когда в Депо, на озёрах, был зажжён первый ртутный фонарь, туда пришли они. Не обретшие покой. Их всех притянуло ртутью. Они очень разные, эти странные существа, населяющие трамвайное депо... Ну, а водители трамваев – это опоздавшие на поезда пассажиры, которым удалось избежать окончательной гибели. Это очень немногим удаётся... по разным причинам.