Non Cursum Perficio

Heart of Glass

Например, он не умел чистить картошку, и даже не хотел этому учиться, всячески увиливая и извиваясь. В конце концов, Диксону была поведана страшная история: в те дремучие времена, когда криогенетики и биомеханики ещё не запустили совместный проект по выращиванию искусственных кожи и мышц, одна девица чистила на кухне картошку остро заточенным ножом, и отрезала себе палец. Нафиг, как выразился Рыжик. И ей делали «стебель Филатова». Так вот, время прошло, а инстинкт остался. Особенно круто эта история звучала на фоне того, что Рыжик даже обычным, несбалансированным кухонным ножом попадал с тридцати метров в средних размеров картофелину. Иногда у него это получалось даже с закрытыми глазами.

Диксон подозревал, что страшная история с отрезанным пальцем – не более чем очередная хитроумная отмазка, но тактично молчал. Тем более что Рыжик всегда сознательно мыл за ними обоими посуду.

Как-то после работы Камилло заехал за Рыжиком домой, и они вдвоём на чихающем «паккарде» Камилло поехали в центр выбирать новые шторы на кухню. Диксон, ужасая всех вокруг полным отсутствием вкуса, приклеился к жёлтым гардинам с какими-то горшками, гроздьями винограда и колосками. От этих мещанских занавесок он был отогнан пинками, после чего обнаружил шторочки с ромашками и немедленно облился умиленными слюнями. От тщетно подсовываемых Рыжиком благородных штор с абстрактным рисунком Диксон отворачивался, всем своим видом давая понять, что или уйдёт из магазина с ромашковым уродством, или заночует тут на своём пальто.

В результате мирового соглашения были куплены два разных отреза ткани, и на кухне Камилло весёленькие жёлтые ромашки поселились рядом с тёмно-медовой парчой, расшитой чёрными орхидеями.

Из обрезков штор Рыжик сшил Диксону жилетку, почему-то с рукавами, а также с четырьмя карманами, из-за чего Камилло сделался ещё более похожим на огородное пугало.

– А-а, типа блейзер, – догадался Диксон, вертясь перед зеркалом и рассматривая со всех сторон парчовую жилетку – с белыми вязаными рукавами и с присобаченными на все четыре кармана круглыми оранжевыми пуговицами. Творчество Рыжика ему очень понравилось: то ли из-за того, что Диксон действительно обладал ужасающим вкусом, то ли из-за приятных воспоминаний о бурной молодости, которые в Камилло эта жилетка пробуждала. – У тебя самый настоящий талант, Рыжуль. О, точно, я знаю! Тебе нужно пойти в дизайнеры! Всякие Пьер Кардены и Коко Шанели слезами от зависти умоются, честное слово.

– Ага, как только, так сразу, – отозвался на это Рыжик, старательно пришивавший одну из ромашек на попу Камилловым брюкам и делавший вид, что он ничего такого, просто дырку зашивает. – Сейчас всё брошу и помчусь... Если тебе так нравится, может, тебе ещё дождевик из клеёнки, что в ванной висит, забацать? Всё равно клеёнке уже лет десять, дырка на дырке...

От дождевика Диксон отказался с подозрительной поспешностью, но над хобби Рыжика задумался всерьёз. В нём был некий глубинный, скрытый смысл. «Это моя дорога, моя суть, моё предназначение – быть Иглой», – вспомнил Камилло слова Рыжика той ночью, когда они ехали в Некоуз. Это было правдой. И Диксон чувствовал, что за эти полгода, проведённые вместе, Рыжик стальной иглой сшил его самого. Сшил воедино из разрозненных лоскутков пёстрой памяти, из обрывочных тёплых мыслей и слов, из тех ярких дней, что иногда (очень редко) попадались в его бессмысленной, одинокой жизни.

Все истлевшие, гнилые нитки – страхи, сомнения, неприязнь к Рыжику, брезгливый ужас и махровый эгоизм – всё это Диксон повыдёргивал из себя собственноручно. И покорно лёг в тонкие пальцы Рыжика, как отрез белой ткани, чтобы ощутить себя заново. А Рыжик старательно собрал всё самое хорошее и сделал нового Камилло – того, который мухнявый и лоскуточный. Это ли не чудо?.. Камилло Диксон был счастлив и даже не задумывался о пределах и границах этого счастья. Зачем думать, когда всё и так хорошо?..

_*

Ближе к очередным выходным

Камилло заметил, что трофейное, вывезенное из Некоуза яйцо, обитавшее в кухне на холодильнике, куда-то делось, но не придал этому значения. Гораздо сильнее его теперь интересовал Рыжик, всё свободное время проводивший за привезённым из Антинеля ноутбуком, и устроивший в комнате настоящий бардак. По ковру у него валялись огрызки и клочки разодранных со зла бумаг, на кресле вперемешку были складированы одежда, цифровые платы, какие-то левые тряпки и непонятно как попавший в эту кучу шланг от душа. Бедный стол грозил проломиться под тяжестью невесть где надыбанных Рыжиком томов. Диксон как-то раз попытался прочесть верхний, под названием «Свойства инверсионного потока нуль-поля при частоте ниже нуля Герц», но сдался уже на первом абзаце. Из всех слов, что он там увидел, ему были понятны только предлоги.

Впечатлённый, Камилло даже отвял от Рыжика с хозяйственно-бытовыми нуждами. Хотя немаловажную роль тут сыграло ещё и то обстоятельство, что отправленный выносить мусор Рыжик приобрёл милую привычку пропадать на полтора часа, а потом приволакивать в квартиру какие-то непонятные, ни на что не годные штуковины.

Камилло называл их гравецапами и подозревал, что родом они с той самой помойки. Но – всё та же холерная тактичность! – к Рыжику с расспросами не цеплялся, и лишь зорко следил за тем, чтобы учинённый его найдёнышем хаос не расползался за пределы одной комнаты.

Тактичности у Диксона в результате хватило ровно на три дня: в пятницу вечером Камилло обнаружил Рыжика с паяльником в руке, сосредоточенно приклёпывающего какую-то странную схему в древний ламповый радиоприёмник. Было заметно, что занятие это для Рыжика новое и тяжёлое: чёрные джинсы все в канифоли, на руках ожоги, а одна уже непоправимо испорченная схема подвернулась Камилло под ноги в коридоре.

– Это что? – Диксон ткнул пальцем в странный агрегат, которым стало его радио. Из него торчали провода в металлической оплётке, воткнутые в розетку, две электролампочки и сетевой кабель, подключенный к ноутбуку. Рыжик отложил паяльник, потёр глаза кончиками пальцев, снизу вверх посмотрел на Диксона ясным взором и проинформировал:

– Вообще, я делаю передатчик, чтобы связаться со своими родственниками на Альфа-Центавре и попросить их прилететь за мной. Моя миссия на Земле выполнена, мне пора домой...

– Иди ты! – на какое-то мгновение поверивший его словам Камилло сердито кинул в Рыжика своей шляпой и принялся вылезать из пальто. Свет то и дело мигал, бедный счётчик едва ли не дымился, наматывая киловатт-часы, и Диксон с ужасом обнаружил, что одну из пробок Рыжик заклинил зубочисткой – чтобы не выбивало. Ну да, конечно, вот только стёкшего на пол пакетника ему для полного счастья и не хватало...

– И всё-таки?.. – из кухни продолжил допрос господин Торквемада Диксон, ставя греться макароны. – Так! Ты что, не обедал? Ты-ы-ы па-ачиму не ел тушёное мясо?!

– Сё суть тлен и прах зловонный, – пафосно отозвался Рыжик и сильным ударом колена вбил припаянную схему в корпус бывшего радио. – Мы же должны что-то сказать Элен Ливали, если она придёт и спросит, почему мы до сих пор не вступили в комсомол?! В смысле, мы должны адекватно ответить на узы. Дьен прав, в Кирпичном меня примут с распростёртыми объятиями, и не факт, что даже все восемь бригад сакилчей смогут отбить меня у Ливали и её принципалок. Элен сейчас в зените силы, а мои способности... помянем их минутой молчания, короче. Ливали вполне способна сломать меня, что было бы крайне огорчительно для нас с тобой, Камилло, а также для всех, кто не хочет принимать на себя узы. Короче, Диксон – хочешь мира, готовься к войне. Вот я и готовлюсь.